"Рембрандт" - читать интересную книгу автора (Гулиа Георгий Дмитриевич)Тот, который доктор Тюлп– Старина, – обращается Рембрандт с кушетки к Рембрандту на стене, – кажется, ты запамятовал доктора Тюлпа. А ведь он, его труп, его младшие коллеги повели тебя к вершине. – Труп доктора Тюлпа? – Не придирайся к словам. Я хотел сказать, что доктор Тюлп стоял у анатомического стола. А труп был некоего чудака, умудрившегося умереть прежде времени. – Как это – умудрившегося? – А так. Человек должен жить и жить. Жить, чтобы делать дело, которое ему предначертано. Доброе дело. А ежели нет – то, значит, чудак, который не сумел жить, сыграл в ящик, как говорят грузчики Роттердама. – Так что же? Речь идет о твоем восхождении? – Именно, старина, именно! – Простите, в чем заслуга доктора Тюлпа? – Он нашел Рембрандта. Не без рекомендации Гюйгенса. И заказал ему групповой портрет. На свой риск. Он оценил талант Рембрандта. Разве этого мало? – Но были «Анатомии» и прежде… Других мастеров, – Были. Однако суть в том, что Рембрандт написал людей, преданных своему делу и желающих послужить человеку. Тюлп помог в этом благородном начинании. Он угадал, с кем имеет дело… – Вот что, – сказал доктор Тюлп, помыв руки и беря с круглого столика предложенный ему бокал вина, – я не нахожу у вас воспаления. Слава богу! Однако прописываю вам постель, тепло в комнате и эту настойку, которую вы уже принимаете. Константейн Гюйгенс надел халат, отороченный мехом, уселся в глубокое кресло. – Кстати, вы можете проводить в кресле несколько часов, но остальное время – в постели, – продолжал доктор, оправляя резким жестом коротко остриженную бороду. Гюйгенс пожаловался на боль в горле. – Это от натужного кашля, – пояснил доктор. – Главное – нет воспаления. Жар спал. Это хороший признак. – А как с чумой в городе? – спросил Гюйгенс. – Идет на убыль. Вчера умерло двадцать пять. Сегодня я навестил пятерых. Думаю, что трое из них выживут… – Доктор успокоил больного: – Перед тем как явиться к вам, я выкупался, сменил одежду, окурил себя как следует. Ванна с уксусом – хорошее предохранительное средство. – Какие еще новости? – Особенно никаких! Да! – доктор оживился. – Помните, вы говорили мне о некоем молодом мастере ван Рейне? Ван Рейне из Лейдена. Гюйгенс на минуту задумался. – Разумеется! – вспомнил он. – Это единственный достойный внимания живописец в Лейдене. Сваненбюрг постарел, однако и в более молодые годы был посредственным мастером. – Так вот, господин Гюйгенс, ваш молодой живописец обретается здесь, в Амстердаме. Он поселился на Блумграхт, недалеко от Западной церкви. У него своя мастерская и даже свои ученики. Господин Гюйгенс сказал, что видел художника в его неказистой мастерской близ Рейна. Сначала подумалось, что тщеславный мельник, отец художника, решил взойти на более высокую социальную ступень. Однако выяснилось, что это совсем не так. – А как? – поинтересовался доктор. – Все оказалось проще. Дело в том, господин Тюлп, что отец художника, сказанный мельник, хотел отличить свой помол солода от других. Его фантазия не шла далее ближайшей реки. И он написал на своих мешках свое имя с прибавлением «ван Рейн». Если бы рядом текла река Амстел, он стал бы «ван Амстел». Только и всего! – Любопытно… Так вот, господин Гюйгенс, мне рекомендовали его как талантливого художника. – Кто же? – Кажется, молодой торговец картинами Эйленбюрг. А может, доктор Бонус. А вот почему Бонус – я не припомню. Наверное, все-таки Эйленбюрг. Такой услужливый, ловкий торговец. И живописец к тому же. – Если даже он ловок, – сказал Гюйгенс, – здесь нет никакого обмана. Если, разумеется, этот самый ван Рейн не пошел вспять в своем развитии. Но даже один его шаг вперед – это движение в хорошем направлении. Не удивлюсь, если он прославится на весь Амстердам. Да, да, я не шучу! Доктор налил вина – себе и Гюйгенсу. – Я скажу вам, господин Гюйгенс, чем вызван мой интерес к ван Рейну. Мне захотелось заказать кому-нибудь из способных мастеров групповой портрет… – Это отлично сделал бы господин Хале из Харлема. Вы бы ничем не рисковали при этом. – Нет, это невозможно. Для этого пришлось бы всем нам ехать в Харлем. Или же приглашать сюда мастера, обидев местную гильдию живописцев. Господин Гюйгенс сказал: – Вы правы, доктор. Вам пришлось бы иметь неприятное дело со всем цехом маляров и живописцев. Доктор объяснил: – Есть еще трудность: вдруг художник захочет нарисовать и труп. Ведь это же анатомия! Не всегда можно найти труп бродяги, а тем более казненного преступника. Вам, наверное, известно, как маялись в свое время Арт Питерс или де Кейзер. Они подолгу ждали трупа… Но так или иначе я буду рекомендовать коллегам ван Рейна. Гюйгенс сказал: – Вы правы по всем статьям, доктор. Я попытался вселить некий скептицизм в вашу душу. Но, говоря откровенно, вы не ошибетесь, если закажете портрет именно ван Рейну. На вашем месте я поступил бы именно так. Доктор поднялся. – Спасибо за совет. Я им воспользуюсь при первом же случае… Я навещу вас завтра. Только я хотел бы быть уверенным, что вы после моего ухода ляжете в постель. Без промедления. – Обещаю, доктор. – Стало быть, не надо просить госпожу Гюйгенс, чтобы она проследила за этим? – Я даю слово. Доктор Тюлп откланялся, перед самым уходом задержав взгляд на выражении лица Гюйгенса. – Выздоравливайте, господин Гюйгенс. Да поскорее. Тем самым вы очень порадуете нашу гильдию… Ян ван Флит говорил Фердинанду Болу в пивной: – Наш учитель будет доволен… – Чем? – Этого все-таки повесили. Разбойника Адрианса. – Не слыхал. – Бол отхлебнул пива. – А при чем здесь господин ван Рейн? Ван Флит удивился: – Как при чем? Это значит, что дело с групповым портретом врачей пойдет на лад. Говорят, что доктор Тюлп хочет, чтобы гильдия заказала портрет именно нашему учителю. Бол раздумывал: – Это крупный заказ. Но учитель сильно рискует. – Чем? – Как – чем? Или – или! Или ван Рейн выкупается в лучах славы, или надолго потеряет заказчиков. Богатых заказчиков, разумеется… А кто сказал, что Адрианса повесили? – Утром я встретил господина Эйленбюрга. Он торопился к доктору, чтобы сообщить ему новость. «Доктору нужен труп», – сказал Эйленбюрг. И еще одна новость: к Эйленбюргу из Фрисландии приехала двоюродная сестра. Зовут ее Саския. Говорят, богатая невеста. – Конечно, – сказал Бол, – получить заказ от самого господина Тюлпа и почетно, и выгодно. Если учитель напряжется – а это в его интересах, – то, думаю, создаст нечто. Я очень верю в него. Иногда мне кажется, что возможности его почти безграничны. Он чертовски владеет светом. Откуда только он берет его! Какая-то огненная кисть в его руках. Он кладет на полотно не краску, а кусочки света. Просто удивительно… Ван Флит был согласен с ним. Он сказал, что надо взять в соображение возраст учителя – всего двадцать пять или двадцать шесть. И он здоровяк к тому же. Можно только предположить, какие чудеса он сможет показать лет через пять. Особенно в офортах. В этой области учитель шагает быстрее, нежели в живописи. – Я не согласен, – возразил Бол. – В офорте он меньше зависит от заказчиков. В этом секрет… Если он получит заказ врачебной гильдии, то сможет развернуться по-настоящему. Большой заказ – большие возможности. – Пожалуй, – сказал ван Флит. – И все-таки становится не по себе, когда подумаешь, что произойдет, если господин ван Рейн промахнется. – Это исключается. – Что исключается? – Ван Флита крайне удивил уверенный тон молодого товарища. – В искусстве никогда ничего не исключается, Фердинанд. Бол возразил: – Но согласись, что это не карточная игра. И не игра в кости. Умение мастера является залогом. – Залогом чего? – Как бы это сказать? – Бол подбирал нужное слово, точнее – слова. – Рембрандт ван Рейн уже перешагнул черту. За этой чертой не может быть случайности. Ван Флит менторски поднял указательный палец: – А не всегда понятные вкусы господ заказчиков? Ты гарантируешь, что доктор Тюлп или его коллеги будут держаться одного взгляда на картину? А другие? Что скажут эти другие, мнение которых непредсказуемо? Ведь есть еще вкус толстосумов. И вкус мелкого мещанина. И вкус мещанина покрупнее. С этим надо считаться, Фердинанд. Ван Флит говорил горячо. Бол в конце концов согласился с его доводом. Действительно, подводных камней немало. Но если только обходить их – что станет с искусством? Что? – А ничего, – равнодушно ответил ван Флит. – Рафаэли останутся, остальные сгинут. – Вроде бы договорились. – Бол поднял бокал. – За успех учителя! На Блумграхт явился посланец от доктора Тюлпа. Он сообщил Рембрандту, что труп Адрианса передан в распоряжение гильдии врачей. Доктор Тюлп, извещая об этом художника, предлагает воспользоваться уникальной возможностью и нарисовать натуру. Пока это ни к чему не будет обязывать ни художника, ни гильдию. Переговоры о заказе можно вести одновременно… – Дело в том, – пояснил молодой ученик доктора Тюлпа, – что труп невозможно сохранять продолжительное время. Так что следует поторопиться. Рембрандт сказал, что понадобится самое малое дней десять, может и больше. – Значит, ваша милость собирается провести все сеансы за полмесяца? Рембрандт подумал. Спросил: – Где находится труп? – В университетском подвале. – Мне надо побывать там… Мне нужен свет. Мне нужен… Да мало ли что еще! Полмесяца – это самый малый срок. Я прошу доктора Тюлпа предоставить мне эту возможность. Присутствовавшая при разговоре Лисбет вставила словечко: – Это очень важно, чтобы все обстояло как надо. Молодой посланец не понял ее. – Труп на столе, – сказал он. – Я прошу передать доктору Тюлпу мою благодарность, – сказал Рембрандт. – Я завтра же приступлю к работе. Но я прошу меня не торопить… Не торопить – это важно! – Но, ваша милость, вы должны понять, что труп разлагается… – Да, разумеется. И тем не менее… Я должен писать с самых разных точек. Ибо я не знаю, как разместится труп на картине. – И добавил с улыбкой: – Если вообще картина состоится. Когда молодой человек удалился, Рембрандт сказал сестре: – Этот случай никак нельзя упустить. Где Бол? – Обещал скоро явиться. – Лисбет, – сказал Рембрандт, – доктор Тюлп очень влиятельный человек. Доктору Бонусу с ним не сравниться. Если я получу этот заказ… Если я сумею достойно написать картину… Если заказчики будут довольны… Если будут довольны мои друзья… Если буду доволен я… – Довольно! Довольно! – захлопала в ладоши Лисбет. – Твои «если» могут повергнуть кого угодно… – А ты как думаешь, Лисбет? Амстердам – слишком велик. В нем есть где разгуляться. Но… ты понимаешь? Стоит споткнуться – и больше не подымешься. Пока что я подымаюсь. Пока что я способный провинциал. Пока что я не совсем понятный. В этом есть свои преимущества. Я говорю о моем положении. Как сама понимаешь, Блумграхт не самое аристократическое место и наше жилище – жилище бедного человека. Оно может навсегда остаться бедным или же… – Рембрандт осекся. Принялся чистить кисти. – Уже готовишься? – спросила сестра. – Да. Надо сделать побольше набросков. Лишь бы свет нашелся в подвале. Знаешь какой? Подходящий. А это не просто. И что это за подвал? Молодой человек обещал зайти за мной. – А вот и Фердинанд, – сказала Лисбет. Вошел Бол. На нем были малиновый камзол и красный бархатный берет. – Бол, у меня к тебе просьба, – сказал Рембрандт. – Требуется помощь… – широко улыбаясь, сказал Бол и понимающе переглянулся с Лисбет. – Вот именно! Полдюжины холстов, красок да кистей. Завтра будем писать Адрианса. – А мы с ван Флитом уже выпили за это… Рембрандт нахмурился: – Глупости все это… Работать надо, вот что! |
||
|