"Иван Арсентьев. Суровый воздух " - читать интересную книгу автора

снижение, в расчете на то, что русский отстанет. Это был роковой промах.
Черенок мгновенно оценил обстановку.
"Ага..." - прошептал он и, точно повторив маневр противника, всадил на
выходе из пикирования длинную очередь в его кабину. "Мессершмитт" судорожно
взмыл и через секунду врезался в землю. Черенок, набирая высоту, развернулся
назад. Горючего оставалось на дне, только бы до аэродрома дотянуть.
Все внимание его сосредоточилось на маленькой, голубоватой от фосфора
стрелке бензочасов. Она вздрагивала у самого нуля. Бензин кончался. Мотор
чихнул раз, сторон и умолк. Винт встал, как палка, лопастью сверх.
Стало тихо-тихо... Лишь воздух свистел в рулях, да тоненько жужжал
вариометр. Самолет быстро терял высоту. Внизу лежала серая земля, изрезанная
оврагами. Вдали поблескивала льдом река Миус, а за ней, на горизонте, сквозь
морозную дымку проглядывал городок Матвеев Курган.
Куда приземляться? Неприятный холодок пробежал по спине.
Когда до земли оставалось рукой подать, летчик рванул рулями, машина
взмыла и, потеряв скорость, рухнула с треском на крыло. Черенка вышвырнуло
из кабины метров на десять. Вскочил, ощупал себя - цел. Оглянулся - кругом
ни души, тихо. Только звонко цокал металл остывающего мотора. Черенок быстро
сбросил с себя парашют, дернул кольцо. Шелк белой пеной пополз по земле,
окутал самолет. Черенок чиркнул спичкой. "Ну, Василий, теперь тягу", -
сказал он сам себе. Шел до темноты, осторожно пробираясь оврагами. Осень в
сорок первом году была на юге поздняя. В декабре снег еще не выпадал. По
утрам порой начинали кружиться снежинки, но проходил час-другой, и все
прекращалось. Земля оставалась черной и мерзлой. Дороги, развороченные в
распутицу, так и застыли с ухабами и рытвинами.
Наступила ночь. Черенок прибавил шагу, чтобы не замерзнуть. Темнота -
хоть глаз выколи. Около полуночи вдруг свалился в глубокий ров, расшибся,
кое-как выбрался. К утру совсем выбился из сил. Стало светать. Кругом
раскинулась голая степь, лишь на горизонте виднелись ряды копен. Черенок
подался к ним, дошел, зарылся в солому и скоро уснул. Проснулся от неясного
предчувствия какой-то опасности. Зубы стучали от холода. Гнилая солома не
согревала. Вдруг где-то совсем рядом заржала лошадь. Черенок замер. Затем
тихонько раздвинул солому. Не больше чем в тридцати шагах от него стояла
телега, трое немецких солдат в шинелях накладывали солому. Очередь подходила
к его копне. "Уйти не удастся - поздно", - быстро прикинул летчик и вытащил
пистолет. Вдруг перед ним мелькнула собачья морда и залилась хриплым лаем.
"Сдохла б ты, проклятая..." - процедил Черенок сквозь зубы.
Немцы бросили грузить, поглядели в его сторону, и один из них, кивнув
на копну, сказал:
- Это она на мышей...
- Пошла вон, глупая русская собака! - заорал другой солдат и дал по ней
очередь из автомата. Товарищи его засмеялись, вытащили сигареты, закурили.
Минут через пять телега застучала по мерзлым бороздам.
Не теряя времени, Черенок вылез из соломы, продул ствол пистолета и
побежал. Но бежать днем по открытому полю вблизи линии фронта, да еще в
военной форме, было опасно. Черенок стал пробираться осторожней. Очень
хотелось пить. Когда опустились сумерки, он пошел, обшаривая каждую
встречную ямку в поисках замерзшей лужи. Наконец перед рассветом под крутым
обрывом смутно забелел лед. Это был Миус!
Забыв об осторожности, Черенок бросился к реке и стал долбить лед