"Елена Арсеньева. Две любовницы грешного святого ("грекиня" Эйрена и Рогнеда - князь Владимир Креститель) " - читать интересную книгу автора

своим братом, посягнувшим на то, что принадлежало другому.
В путь, в путь! Уже и обоз был собран, и припас на дорогу уложен, и
кони для невесты и ее отца оседланы... Не успели на каких-то полдня: утром
еще возились с последними укладками, а когда солнце поднялось, к стенам
Полоцка внезапно подступило новгородское войско. И стоило только Рогволоду
увидеть эти рогатые варяжские шлемы, услышать свист, с которым взрезают
воздух огромные двуручные обоюдоострые мечи, стоило оглохнуть от неистовых
устрашающих кликов, которые издавали викинги и новгородцы в лад, как он
понял: не быть его дочери княгиней киевской.
Да что! Если он и его семья доживет до завтра, это будет истинным
чудом!
И все-таки теплилась в душе надежда, что Владимиру нужна только
Рогнеда, что он удовольствуется тем, что заберет строптивицу с собой. Теперь
Рогволод готов был сам отвезти дочь дерзкому новгородскому князю, только бы
убрались отсюда эти устрашающие воины в задубелых от крови звериных плащах!
Но Рогволод ничего не успел: ни призвать свою дружину к оружию, ни
покорно выйти с дочерью за городские стены, признав поражение. Чудилось, сам
Перун с его огненными стрелами и громоносной палицей помогает Владимиру.
Вмиг городские ворота были разнесены в щепы мощным тараном, толпа воинов
разбежалась по улицам, вздымая на копья или снося топорами головы всем, кто
пытался сопротивляться. Но таких безумцев было немного. Среди них оказались
два сына Рогволода и их дружинники.
Полоцк пал, словно колос под серпом. Жители его стояли на коленях по
обочинам улочек и могли видеть, как их господина, его жену и дочь, накинув
им веревки на шеи, гнали, словно строптивую скотину, за городские стены -
туда, где раскинут был шатер победителя.
Здесь их швырнули ниц на землю и заставили ждать решения своей участи.
И в то время, когда эти трое лежали во прахе, отсчитывая последние
мгновения своей жизни, между Владимиром и его дядей состоялся вот какой
разговор:
- Она назвала тебя робичичем. Если ты спустишь ей это, найдутся и
другие охотники тебя оскорблять. Ты должен поступить так, чтобы молва о
твоей мести за свою честь, за гордость свою прокатилась по всей земле
Русской и осталась в веках. Ты скоро станешь властителем этой земли - так
что ж, ты хочешь, чтобы над тобой смеялись дети и бабы? Чтобы судачили о
тебе - наш князь-де спустил обидчикам своей матери! Отбей им охоту! Вырви у
них языки, прежде чем тебя осмеют!
Да уж, до некоторой степени ярость Добрыни понятна. Назвав Владимира
сыном рабыни, Рогнеда нанесла ему двойное оскорбление: во-первых, упомянула
о его происхождении, которого он сам втихомолку стыдился и из кожи вон лез,
чтобы никто об этом не вспоминал; а во-вторых, Рогнеда назвала его
материнским прозвищем, употребив его как отчество. Не "Святославич", а
"Робичич"! И Владимиру, и особенно Добрыне, который некогда тоже был рабом,
пережить подобное было просто немыслимо.
И все-таки Владимир никак не мог взять в толк, чего именно хочет от
него свирепый дядюшка.
- Но ведь я пленил полочан, - растерянно говорил молодой князь. -
Рогнеда теперь моя. Разве этого мало? Я могу сжечь город и убить Рогволода с
женой...
- Это обычная участь побежденного, - криво усмехнулся Добрыня. - Такая