"Чайка" - читать интересную книгу автора (Норрис Кэтлин)

ГЛАВА V

– Мистер Фергюсон! Мисс Эспиноза! Я надеюсь, что мисс Эспиноза будет моей заместительницей, – сказала приветливо Анна Руссель.

Они находились в красиво обставленном кабинете в доме Чэттертона в Сан-Матео. Анна объясняла Жуаните, в чем будут состоять ее обязанности. Жуанита церемонно поздоровалась с личным секретарем мистера Чэттертона, словно видела его в первый раз.

– Эспиноза, – заметил Кент, усаживаясь в кресло рядом с ними, – одно ваше имя доказывает, что вы знаете испанский язык как нельзя лучше.

Жуанита уже три дня жила в огромном доме Чэттертонов, но это была ее первая встреча с Кентом. При виде красивого смуглого лица, знакомой улыбки, ее подавленное тоской по дому сердце рванулось ему навстречу, но она старалась ничем не выдать себя. Кент только что возвратился из Сан-Франциско вместе с мистером Чэттертоном. Приезд хозяйки дома ожидался в ближайшие дни.

– Вы рады? – нашел случай шепнуть Кент Жуаните, когда Анна Руссель, стоя спиной к ним, говорила по телефону.

– Довольна, конечно. – Отвечала так же тихо Жуанита, с некоторой сдержанностью. – Не знаю только, окажусь ли я пригодной.

Он ободряюще улыбнулся ей, потолковал с мисс Руссель о каких-то делах и ушел, приветливо кивнув обеим.

– Он – секретарь мистера Чэттертона, – затрещала Анна, едва за ним закрылась дверь. – Милейший человек! Я догадываюсь… – Анна было заколебалась, но продолжила, – я догадываюсь по некоторым намекам, что он в ссоре со своими родными. Но чувствую, что он – джентльмен. И он дельный человек, несмотря на то, что… – она пожала плечами, – он в тридцать лет только личный секретарь мистера Чэттертона и собственно не имеет будущности. Он был уже актером, журналистом, один Бог знает, кем он только не был!

– Вы находите его красивым? – спросила Жуанита несмело.

– Нахожу ли я его красивым?! Да я, пожалуй, никогда не встречала человека красивее его! – Анна была удивлена, почти возмущена таким вопросом. – А вам разве он не понравился?

– Не знаю… я об этом не думала.

– Ну, – заверила ее Анна, – а другие женщины думают! Они все с ума сходят по нему.

Жуанита продолжала старательно знакомиться со счетами, чековыми книжками, списками гостей, корреспонденцией. Но последние слова Анны не выходили у нее из головы. Она досадовала на Анну за то, что та сказала их. Теперь день испорчен.

Дни, вообще, казались ей теперь ужасно долгими и странными. Ей было ново и непривычно, что теперь она должна быть занята исключительно нуждами, требованиями, развлечениями других, чужих людей. Первое время ей было трудно, и она чувствовала себя такой одинокой. Но, к счастью, девушка была слишком занята, чтобы разбираться в собственных переживаниях.

Анна Руссель усердно ее наставляла. Жуанита понравилась ей с первого дня. Она была уверена, что миссис Чэттертон найдет эту девочку подходящей для роли компаньонки. Одно только было нехорошо: Жуанита – слишком молода. А в доме находился Билли Чэттертон, единственный сын, двадцати одного года.

«Впрочем, – думала мисс Руссель, которая в свои двадцать восемь лет была счастлива, что выходит замуж за пожилого вдовца-миссионера; – ведь, не приставал же Билли никогда ко мне! Напрасные страхи!» И она продолжала наставлять Жуаниту и уповать, что миссис Чэттертон одобрит ее выбор.

Жуанита вначале немного растерялась в этом большом доме, где одной прислуги было человек десять, не считая шофера, садовников, подметальщиков дорожек, сторожей и т. п.

В доме находились: экономка, повар, кондитер, лакеи, горничная, прачка, два дворецких. Только свою старшую горничную миссис Чэттертон увезла с собою.

И все же еще много дел выпало и на долю Жуаниты. Ее обязанности, включавшие наряду с выполнением поручений, ведением корреспонденции, переговорами по телефону и такие вещи, как, например, расставлять цветы в вазах или замещать любого из перечисленных служащих, если возникает необходимость, требовали немало ловкости и дипломатических способностей.

– Главное, – серьезно предупредила ее Анна, – никогда не раздражать миссис Чэттертон. Никогда!

– А он, – спокойно указала Жуанита на прекрасный портрет хозяина дома, – он никогда ее не раздражает?

– Он ее обожает! – возразила Анна. – Как и все, впрочем!

– Но он мог бы быть ее отцом! – настаивала Жуанита. В доме было множество фотографий хозяйки дома, портретов во весь рост, и Жуанита, еще не зная ее, могла составить себе представление о ее молодости и красоте. «Серьезное, гордое лицо, темные глаза, изящная фигура, чудные руки, плечи, шея. И головокружительные туалеты», – думала Жуанита, обозревая один портрет за другим.

В лице этой женщины была решительность, независимость и наряду с этим невыразимо женственное очарование. И этот чопорный, важный шестидесятилетний старик, страстный любитель бриджа – ее муж!

– Не судите так необдуманно о мистере Чэттертоне, он теперь все прихварывает и потому немного брюзжит. И, кроме того, когда ее нет дома, все не по нем, – сказала Анна.

– А что, она очень требовательна?

– Она – прелесть, и вы ее полюбите! – был ответ. – Но помните, если вы забудете какое-нибудь поручение или перепутаете что-нибудь, и это хоть капельку пошатнет ее положение в обществе – она никогда не простит и не забудет вам этого.

– Пошатнет положение в обществе? – широко раскрыла глаза Жуанита.

– Не удивляйтесь, – серьезно заметила мисс Руссель, – это иногда зависит от пустяка, в особенности… в особенности, если положение в обществе шаткое… Говорю вам это по секрету… Миссис Чэттертон желает царить в здешнем обществе. И она своего добьется. Но это своего рода игра, и правила этой игры вы должны изучить, чтобы не допускать промахов. Вот, к примеру, – продолжала она совершенно серьезно, в то время как Жуанита смотрела на нее немного устрашенная, – когда я только что поступила сюда, мне пришлось сопровождать миссис Чэттертон на собрание, которое некая миссис Гамильтон, видная общественная деятельница, устроила у себя с благотворительной целью. На обратном пути я сказала миссис Чэттертон, что подобрала ее прелестную, расшитую бисером сумочку, которую она обронила в гостиной миссис Гамильтон. Она пришла в бешенство – с нею это порой бывает. Оказалось, что она оставила сумочку умышленно – понимаете? – чтобы иметь предлог снова побывать у миссис Гамильтон.

– Господи помилуй! – воскликнула Жуанита. – Да я буду в постоянном страхе, как бы не совершить промаха!

– Ну, пустяки, привыкнете, – ласково утешила ее Анна. – Помните только одно: ничего не надо делать по собственной инициативе, когда служишь у таких людей. Во всех других случаях она будет очень снисходительна, но никогда не отвечайте ничего посетителям самостоятельно, не высказывайте своих мнений или предположений относительно того, скажем, куда приглашены или что будут делать миссис и мистер Чэттертон. А в общем, не надо тревожиться, все наладится. Но вы ведь владеете испанским?

Жуанита невольно улыбнулась: этот вопрос ей уже задавали раз двадцать. Ее забавляло, что и Кента, и Анну так он беспокоил, тогда как она лично – только насчет этого пункта не испытывает никаких сомнений.

Кента она видела редко: за десять дней – раза два или три, не больше, и то мельком. С Кэрвудом Чэттертоном ей приходилось встречаться часто. Это был статный пожилой господин с седеющими волосами и добродушным лицом, как говорила прислуга, несколько придирчивый и брюзгливый, большой сибарит, весьма бережно относившийся к своей особе. Его желе и суп, его одеяла, белье, закрывание или открывание окон в его комнате – были вопросами первостепенной важности. И если что-либо оказывалось не так, весь дом погружался в трепет и уныние. Так рассказывали Жуаните. Но в первую неделю в его доме она не имела случая убедиться в этом. Он или играл в гольф, или уезжал в автомобиле, или проходил мимо нее, безукоризненно одетый, направляясь в столовую обедать.

Однажды Анна прибежала наверх с сообщением, что мистер Чэттертон просит Жуаниту прийти к нему в библиотеку.

Жуанита удивилась и взволновалась.

– Меня? Господи, что ему от меня понадобилось?!

– Он простужен и не выходит, и сегодня ему не с кем играть свою партию в криббэдж. Он скучает и злится. Я пришла с телеграммами, увидела открытую доску для криббэджа, вспомнила, как вы говорили, что каждый вечер играли с матерью в эту игру… – В глазах Анны вдруг мелькнул страх. – Ведь вы вправду умеете играть?

– Да, да, играю в криббэдж и говорю по-испански! – засмеялась Жуанита. Она вымыла руки, пригладила волосы и побежала вниз через большие комнаты и коридоры в уютный, богато обставленный кабинет, где Кэрвуд Чэттертон ожидал ее с картами и костяшками наготове.

Сказав ей несколько любезных слов, он начал игру, сначала небрежно, но, так как Жуанита играла хорошо, то он скоро стал играть с той сосредоточенностью, какую вызывает игра с достойным противником.

Жуанита смеялась детским смехом, который так шел к ее золотым завиткам и румяным щекам. Она выигрывала партию за партией. В камине пылали дрова, с террасы доносился ровный шум дождя, было светло, тепло, пахло фиалками. Порой неслышно входил лакей, чтобы подложить дров. Вошел один раз и Кент Фергюсон с бумагами и удивленно поглядел на Жуаниту с картами в руках.

После этого вечера ее часто требовали вниз. Она понравилась Кэрвуду Чэттертону, как нравится трогательная непосредственность и смелость юности сдержанной и осторожной старости. Он был, собственно, не так стар, но отличался неповоротливостью мыслей; это был сноб и реакционер, раб тысячи условностей, трус, пугавшийся всякого новшества в социальной или политической жизни.

Было видно по всему, что Жуанита понравилась ему: он был неизменно любезен с ней, шутил даже иногда за картами и восхищался ее игрой. Он надоедал ей неторопливым разговором о своих коллекциях гравюр, медленно, протирая очки, повествовал о том, при каких обстоятельствах приобреталась каждая из них, а Жуанита с трудом скрывала скуку. Но все же эти часы за криббэджем вносили некоторое разнообразие в ее существование. Кроме того, они укрепляли в ней надежду, что ее оставят здесь.

Кэрвуд Чэттертон часто сетовал в ее присутствии на то, что его сын, обожаемый Билли, никак не мог научиться играть в криббэдж.

– Замечательный юноша, – сказал он ей как-то, качая своей красивой седой головой, – исключительно способный малый! Но он не может научиться этой игре, она ему не интересна. Это досадно… Вот вы увидите его, когда его мать приедет… – Кэрвуд Чэттертон взглянул на портрет жены (при этом он всегда упоминал о ней). – Когда миссис Чэттертон дома, все мы больше бываем на людях, о, гораздо больше!

Жуанита сомневалась, что ей когда-нибудь удастся увидеть наследника всего этого великолепия. С утра до вечера по телефону передавались приглашения Билли. Анна говорила, что Билли никогда не бывает дома, что он появляется у себя только за тем, чтобы принять ванну и лечь спать.

Да и, кроме того, в этом огромном доме могли бы жить несколько десятков человек, никогда не встречаясь друг с другом. Дом был в итальянском стиле и расположен в великолепном дубовом парке. В миле от главного подъезда находились ворота, выходившие на дорогу, и высокая каменная стена окружала двести акров парка. Там были пруды, поля роз, висячие сады, статуи, солнечные часы, площадки для тенниса, гольфа, прекрасные дороги для верховой езды, фруктовые сады и огороды. Со всех сторон дома были террасы и остекленные веранды, в тени тентов стояла мягкая плетеная мебель; большие подушки на полу, выложенном плитками, множество растений в кадках, болтливые пестрые попугаи, японские золотые рыбки в бассейнах создавали веселый уют. Огромные комнаты были полны драгоценных ковров, мебели, купленной в Европе, в Новой Англии и на Востоке, книг, дивных цветов, красовавшихся в причудливых хрустальных вазах и больших кувшинах… Жуанита улыбалась, вспоминая прежние свои понятия о комфорте и роскоши. Здесь было несколько столовых и гостиных, библиотеки, бильярдные, курительные комнаты. Сводчатые двери, завешенные тяжелыми портьерами, соединяли бесконечные анфилады великолепных комнат.

Наверху были бесчисленные обширные спальни, ванные комнаты, гардеробные. Однако через несколько дней Жуанита научилась находить свою маленькую, веселую, обтянутую ситцем комнату, не обращаясь к помощи пробегавшей мимо горничной. Они с Анной Руссель завтракали и обедали в маленькой столовой между кладовой и посудной, единственное окно которой выходило на зеленую лужайку.