"Кристин Арноти. У каждого свой рай " - читать интересную книгу автора

отказалась от своего свободного образа жизни, от свободного времени, от
последних капризов ради этого типа. И была счастлива. Сегодня я поняла, что
он лгал. Рядом с ним слишком юная девица была похожа на искусную безделушку
в рождественской витрине. Ангел на новогодней елке с золоченой трубочкой в
руке.
Я тоже прошла мимо булочной, в витрине которой в желтых отблесках
увидела свое отражение. Я бросила взгляд на пироги, торты, ржаные хлебцы,
наполеоны, плотно уложенные в ряд, но, будучи непримиримой по характеру,
сосредоточилась на своем отражении. Круги под глазами, зачесанные назад,
туго стянутые на затылке в узел волосы. Без макияжа, с белесыми ресницами я
выглядела непривлекательно. У меня не было времени следить за собой, в лицее
шли экзамены. Глубокая морщина посредине лба напоминала мне о начале
преподавательской деятельности. Однако я преображалась от малейшего макияжа.
Чуточку румян, чтоб подчеркнуть скулы, легкое прикосновение зеленого
карандаша к векам, черная тушь на ресницах придавали мне загадочный, даже
таинственный вид. Девица откидывала назад волосы, струившиеся каскадом по
спине. Мой муж поцеловал ее в шею. "Итак, ты мне изменяешь?" - Мне было
противно. Молчаливые слезы? Это был удел моей мамы. Похлопать его по плечу:
"Приятная встреча!" Мне было не до игры.
Она... она смеялась. Обессиленная от смеха, она повисла на Марке. Я и
не знала, что мой муж может быть таким шутником.
Мы приближались к улице Руаяль. Они направлялись к площади Согласия.
Почему еще одна блондинка? Я бы признала его право на южанку с черными
бархатистыми глазами, но еще блондинка! Ведь мне только тридцать два года.
Марку исполнилось тридцать шесть, и ему уже нужна молодая девица. Я
отказалась от свободного образа жизни, чтобы прийти к такому результату.
Прекрасный итог.
Практически мы никуда не ездили, каждый год нас поглощала ужасная
усадьба, принадлежавшая семье Марка. Она заглатывала нас в июле, и мы
покидали ее, пропущенные через курортную мясорубку, но загорелые в середине
августа. Мы были французами-домоседами. Вернее, Марк. Я бы отправилась на
штурм мира. Но я смирилась с этим, и мне казалось, что мы составляли
счастливую пару.

Они не торопились, им не мешала жара. Девица была нежной, как музыка
вальса. Как и я когда-то. Я изменилась. Обеспеченная супружеская жизнь
отразилась на моей женственности. Иудейско-христианская мораль заставила
благонамеренных супругов экономить гораздо больше, чем любой международный
кризис. Я не была ни иудейкой, ни христианкой, я была лишь верной женой по
убеждению и решению. Из принципа.
Я искала такси. Мне необходимо было поговорить с мамой. Она пожалеет
меня, эта свежая, еще хрустящая драма отвлечет ее. Ведь она знала только
свои драмы, притупленные временем.
Я любила свою мать со смешанным чувством раздражения и нежности. Она
была очень уязвимой, ее душа была обнажена. Она никогда не знала, то ли ей
плакать, то ли смеяться. Робкая по натуре, она не знала, как быть, и тешила
себя накопившимися в памяти, как в картотеке, невеселыми воспоминаниями. В
сорок девять лет она замкнулась в ватной лени в ожидании старости. Мой отец
мало тратил на ее содержание. Как все матери, она казалась бессмертной,
постоянно жаловалась на одни и те же болячки. Я любила ее временами и в пору