"Лэнс Армстронг. Мое возвращение к жизни " - читать интересную книгу автора

на велосипеде.
Барт Нэгс вернулся из Орландо со шляпой Микки-Мауса, которую приобрел в
"Disney World". Он вручил ее мне, сказав, что мне нужно будет чем-то
прикрывать голову, когда выпадут волосы. Мы вместе выезжали на велосипедные
прогулки, и к нам часто присоединялся Кевин Ливингстон. Барт раздобыл в
дорожном департаменте кар -ты прилегающих округов, вырезал и склеил их
сделав таким образом огромную карту размером почти в два метра. Мы
становились на эту карту и выбирали для себя новые маршруты, долгие
извилистые дороги, ведущие в никуда. Смысл был в том, чтобы для каждой
поездки выбирать новую дорогу, 1 проходящую через места, где мы еще не
бывали, а не ездить все время туда и обратно одним и тем же проторенным
путем. Монотонные тренировки быстро надоедают, хочется чего-то нового, даже
если в половине случаев ты попадаешь на бездорожье или вообще сбиваешься с
пути. Иногда неплохо и заблудиться.
Почему я, болея раком, продолжал тренироваться? Велогонка - это
настолько тяжелое занятие и твои страдания настолько велики, что она
ощущается как искупление. Ты стартуешь, держа на ]своих плечах все мировые
проблемы, а после шестичасовой гонки на пороге боли к тебе возвращается
душевный покой. Боль так сильна и глубока, что на твой мозг опускается
занавес. И ты забываешь, по крайней мере хоть на какое-то время, обо всех
своих проблемах, отрешаешься от всего остального, потому что боль и
усталость целиком, без остатка поглощают тебя.
Тяжелой работе свойственна бездумная простота, и, наверное, есть доля
правды в утверждениях тех, кто говорит, что все спортсмены мирового класса
от чего-то убегают. Однажды кто-то спросил, какое удовольствие мне
доставляет так долго ехать на велосипеде. "Удовольствие? - переспросил я.-
Не понимаю, о чем вы говорите". Я делал это вовсе не ради удовольствия. Я
делал это ради боли.
До болезни я никогда не задумывался о том, что же с психологической
точки зрения побуждает человека сесть на велосипед и шесть часов крутить
педали. Причины меня не очень-то интересовали; многое из того, что мы
делаем, кажется бессмысленным, пока это делаешь. Я не хотел подвергать это
анализу, потому что боялся выпустить джинна из бутылки.
Но теперь-то я точно знал, зачем крутил педали: если я мог продолжать
это занятие, значит, я вроде как и не очень болен.
От физической боли я страдал не так уж сильно, потому что привык к ней.
На самом деле я не то чтобы страдал - скорее, чувствовал себя обманутым. Чем
больше я думал об этом, тем больше рак мне казался похожим на гонку. Только
место назначения изменилось. Рак и велогонку роднили такие физические
аспекты, как зависимость от времени, точки контроля через определенные
интервалы и рабская сосредоточенность на цифрах и анализах крови.
Единственное различие состояло в том, что на болезни я был сфокусирован
гораздо больше, чем на любой гонке. При такой болезни я не мог позволить
себе проявлять нетерпение или отвлекаться; я должен был постоянно думать о
своей жизни, о том, как прожить каждое следующее мгновение. И это сравнение
болезни и велоспорта странным образом воодушевляло меня: выиграв жизнь, я
одержал бы величайшую в своей карьере победу.
Я был так сосредоточен на успехе, что в течение первого сеанса
химиотерапии ничего не чувствовал. Абсолютно ничего. Я даже сказал доктору
Юману: "Может, мне нужно увеличить дозу?" Я не пони мал, насколько мне