"Том Арден. Танец арлекина (Орокон-1) " - читать интересную книгу автора

возрасте четырех циклов он стал настоящей грозой замка. "Торвестр!
Торвестр!" - восклицал эрцгерцог, узнавая об очередных проказах сына, но
когда сына приводили к нему, и тот стоял перед отцом, переминаясь с ноги на
ногу, и улыбался, насвистывая припев любимой песенки, отец ничего не мог с
собой поделать и прощал его.

Эта песенка приводила Умбекку в бешенство. Она была ваганская, и смысл
ее, по мнению Умбекки, заключался в том, что нет на свете ничего вечного,
незыблемого, что все тщетно, что все происходящее - всего лишь вращение
колеса, пустое, бессмысленное. А это было богохульством. За одно это стоило
сурово наказать ребенка. Но Тора никогда не наказывали.
"Милая тетя!" - воскликнул Тор - похоже, с искренней радостью обнимая
Умбекку. А потом, отстранившись, он весело прищурился и поинтересовался, не
забыла ли Умбекка о том, что досточтимый Воксвелл женат.
"Я подумал, а вдруг вы забыли об этом, тетя. Да-да, я должен вам
напомнить. Он мужчина стойкий. Ну, то есть в моральном отношении".
"Торвестр, как тебе не стыдно!"
И все. Умбекка не смогла не рассмеяться.
Только потом, когда останется одна у себя в комнате, она испытает
другие чувства. Она будет стоять на коленях перед иконой. Ее пухлые пальцы
будут дрожать. От страха? Нет, от гнева!
Будь проклят этот мальчишка!
Будь он проклят!
Никакой он не красавец. И никогда не был красавцем! Торвестр Ирионский
- злодей! Зло всегда жило внутри него, а теперь вырвалось наружу - яркое,
словно бушующее пламя, ужасное, словно пожар. Торвестр был изменником,
отступником, а она, Умбекка, служила королю. Истинному королю. Способна ли
была она, Умбекка Ренч, на измену? Нет, не способна. Она знала о своем
долге перед королем, перед богом, и она должна была исполнить этот долг.
Она должна послать весть эрцгерцогу!
Но она этого не сделает.
Умбекка понимала, что ничего не предпримет, ничего никому не скажет.
Он всегда будет свободен. Торвестр Ирионский был ребенком, наделенным
магией.
Умбекка знала, что ночью, оставшись одна, она будет горько плакать.

- На мачте над нашими головами развевался синий стяг. О, как медленно
я взбирался на мостик. Казалось, время остановилось. Я растер замерзшие
руки. Вновь прогремел тост. Новый, а может быть, и прежний...
Но вот внезапно затишью пришел конец. С мостика послышались пьяные
крики. Там кто-то дрался.
"Отдай! - кричали там. - Отдай!" Послышался звон битого стекла - на
палубу упала бутылка. "Будь ты проклят!" И один пьяный вахтенный бросился
на другого. А потом раздался выстрел. Кто-то из двоих перевалился через
поручни и мешком свалился за борт.
Пострадавший даже крикнуть не успел. Однако на палубе сразу поднялся
шум. Из люка вылезали матросы. Нельзя было терять ни минуты.
Я встал и побежал.
Меня начали обстреливать. Я схватил мушкет убитого матроса. Принялся
отчаянно палить по пьяным синемундирникам. Двое упали. Но на палубу