"Луи Арагон. Когда все кончено (рассказ)" - читать интересную книгу автора

превосходстве вашего образа жизни над всеми прочими. Мы научились
презирать долгое беспечальное существование, которому прежде завидовали, и
как-то ночью устроили судилище над всеми человеческими радостями.
Воинствующая искренность, которой мы были одержимы, самым естественным
образом заставляла нас с отвращением отвергать всякое соображение пользы,
и, хотя мы не признавали никаких истин, в нас жива была вера в некую
безусловную нравственную реальность, ради которой некоторые из нас готовы
были пойти на любые муки. А между тем единственной реальностью для нас
являлись лишь собственные наши невзгоды, как бы ни пренебрегали мы ими в
душе, - родимое пятно на плече у Б., привычка МоМудреца глотать слова и
то, как я горбился, прежде чем сесть, и тому подобное. Б. говорил, что
хотел бы вести такую жизнь, которая выделяла бы его среди других людей,
как это родимое пятно. Все вместе и каждый в отдельности мы несколько дней
знакомились с тем, что люди называют удовольствиями, а на следующей неделе
весьма методично совершали выходы в светначиная с Фоли-Бержер и кончая
Лувром. Наша вылазка оставила в душе чувство усталости и убежденность в
том, что всё это мы уже видели. Эта усталость, которую легко осудить со
стороны, не имела ничего общего с тем, что двадцать лет назад называли
"пресыщенностью". Ничто не угасло в нас, но мы не могли отрешиться от
своей философии, в свете которой всё представало тщетным и суетным. Снова
и снова мы мерили всё бесконечностью, и бесконечность эта подавляла нас.
Сможем ли мы принять заурядную "счастливую" судьбу своих современников,
которые с безмятежностью, почерпнутой из Огюста Конта, начисто отбрасывали
все метафизические проблемы? Нам дано было избрать блистательное
приключение вместо сонного спокойствия обывателей, завершившегося
избранием Раймона Пуанкаре президентом Республики; существованию этих
граждан мы противопоставляли бесчисленные минутные радости. Вот так мы и
бросились очертя голову в эту авантюру с автомобилями.
Прежде чем мы начали действовать, мы смутно представляли себе всё это и
донимали друг друга требованием определенности.
Подготовив всё необходимое, мы, однако, несколько дней не могли
решиться на столь сомнительный, рискованный шаг. Именно Б.
взял на себя смелость подвигнуть нас на это. Я же старался удержать его.
- Предначертание судьбы влечет меня, - сказал он мне, - япринцесса,
обреченная искать иголку в стоге сена, и опасность побуждает меня испытать
опасность.
Когда роли были распределены, у нас разгорелся жаркий спор. И снова
казалось, что всё вот-вот развалится.
- Послушайте, - сказал Б., - ваши сердца прозрачны, как капли воды: я
яснее, чем вы сами, вижу в них источник вашего страха. Вы не столько
опасаетесь печального исхода смертельной авантюры, сколько боитесь
совершить преступную акцию против почитаемых с детства установлении.
Слишком часто, еще и сегодня, вместо того чтобы следовать естественной
своей склонности к тому, что вы именуете благом, вы сами создаете для себя
бог знает из чего какой-то закон; быть может, в этом вам чудится некое
величие. Но разве не ясно, что за вашей нерешительностью стоят всё те же
угрызения совести, всё тот же постыдный возврат к добродетели?
Ему отвечал Мо-Мудрец:
- Если бы я не любил тебя так, ты стал бы мне отвратителен. Эта
ненасытная страсть к анализу. Тонкость наблюдений, пусть даже ненужных,