"Татьяна Апраксина, А.Н.Оуэн. Изыде конь рыжь..." - читать интересную книгу автора

по очереди. Анна втягивала густой, бархатный, черносливовый дым и все
пыталась встать так, чтобы слегка, невзначай, задевать плечом. Касалась - и
сразу старалась отпрянуть, так било ее злостью, словно острым синим
электричеством, и хотела домой, и хотела, чтоб прямо здесь, украдкой,
скользнул бы рукой ей под шаль, в низкий вырез на спине, чтобы выгнуться на
этой ладони, как на раскаленной плите, а остальные чтоб ничего не заметили
совершенно. И убить была готова, потому что не замечал-то как раз Владимир.
Пальто пропахло кислым и горьким, порохом и чадом. Спрашивать ни о чем
нельзя было, ни сейчас, при всех, ни потом - где пропадал, откуда добыча.
Отвечать он не любил и не умел. Просто умел найти не только нужное, но и
неожиданное, ценное. Найти, починить любую забытую уже рухлядь, как
керосинки и печи-времянки, а то и восстановить печку Франклина. Когда газ
сначала прекратили подавать по трубам, потом начали наполнять баллоны по
талонам квартальной управы, а потом и это кончилось, без гнусных жадных
печек-"растратчиц" и подлых взрывающихся ламп стало не обойтись.
- Ох, Владимир Антонович, что бы мы без вас делали? - вздохнула Лелька
при виде подноса с горячим шоколадом.
Анна прикусила губу. Сейчас ведь полыхнет громче керосина. Знала: не
любит их, терпит лишь потому, что вот эта "молодежь", эти пять человек -
все, что осталось от большой и шумной компании, родившейся вокруг большой и
веселой семьи Павловских. Было, было - трехэтажный дом с зеркальными
стеклами, обеды по воскресеньям, чтения стихов и романсы, диспуты научные и
политические, салонные игры и любовные драмы, и лампа под рыжим абажуром с
кистями...
Вспомнила - и вдруг разревелась, прямо при всех.
Потом шли домой по темным, звонким от холода улицам, где мела поземка и
не горели ни фонари, ни окна. Уши стыли под платком, немел кончик носа, а
между воротником шубы и губами набиралось влажное дыхание и тут же
стекленело на мехе белыми перьями. Но между подкладкой и шеей облачком
розовых блесток крутились духи, подарок, невесть откуда добытый Герлен в
тяжелом золотом флаконе.
- Пересели ты их к себе! Пока всем кагалом не пострелялись, хотя какая
экономия же!.. - буркнул Владимир в сторону и вдруг.
Дом стоял такой же пустой и темный, как остальные, но не мертвый, хоть
выстыли верхние этажи еще давно. Нынче осенью топить не начали вовсе, потом
и свет подавать почти перестали. Дом был живым, потому что был жилым,
согретым не камином, не печью, а счастьем. Нужно было только чуть-чуть
подтопить, сразу как вошли, не тратя времени.
Когда вернулись силы возиться в постели, укладываться виском на плечо,
натягивать обоим на голову одеяло, чтобы тепло и душно шептаться внутри,
чтобы воздух общий на двоих, переспросила:
- Володя... а ты не пошутил?
- Нет! - лязгнул челюстями над ухом, как серый волк, и не сразу ровно,
страшно прибавил: - Мне за тебя спокойней будет. Я теперь стану отлучаться
чаще.
Немедленно сделал вид, что спит, вскоре и Анна заснула, а поутру его уж
и не было. Был - и ушел, как приснился, даже место на кровати выстыло.

***