"Сергей Антонов. Петрович" - читать интересную книгу автора

"кирзами".
Это был худощавый снежно-седой человек. Но несмотря на его седину и
строгие морщины, несмотря на опущенные, припухшие веки, больше сорока лет
ему не давали, хотя он подбирался уже к пятому десятку.
В нем сохранился неистраченным большой запас озорной молодости: ходил
он легко и стремительно, и под опущенными веками молодо мерцали стальные,
пронзительные глаза.
Он шагал к деревне, размахивая руками и как-то странно сложив губы.
Если внимательно вслушаться, можно было разобрать, что он довольно верно
насвистывает: "Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка" - мотив своей
комсомольской юности. Впрочем, свист был такой тихий, что больше походил на
шипенье.
В правлении колхоза председателя ожидали следователь и милиционер.
Захар Петрович протянул каждому свою большую мосластую руку и
улыбнулся, блеснув стальными зубами. Потом он очистил письменный стол от
бумаг, папок и журналов, усадил следователя на свое место, а сам сел против
него на табуретке в трех метрах.
Следователь вынул из кармана старенькую вечную ручку, отвинтил колпачок
и задал первые обыкновенные вопросы. Потом спросил, судился ли гражданин
Столетов раньше.
- Судился, - отвечал Столетов. - Дали двадцать пять и пять по рогам.
- Двадцать пять лет, - спокойно записал следователь. - И пять лет
поражения в правах. Так. В тридцать седьмом, конечно?
- В тридцать седьмом. А в пятьдесят четвертом реабилитировали.
- Вот и хорошо. И нечего вспоминать об этом.
- Семнадцать лет отдыхал. Забыть трудно.
Столетов опустил голову и уставился в пол. Следователь сочувственно
поглядел на его снежно-белый затылок, обвел взглядом кабинет. Кабинет в
какой-то мере отражал характер председателя. Чистые, беленые стены не были
ничем украшены. Только против окна висели барометр и политическая карта
мира. Бросалась в глаза категорическая табличка: "Здесь не курят". Табличку,
видно, слушались - в кабинете было светло и чисто, как в жилой горнице. На
подоконнике стоял маленький колючий кактус.
- Мы знаем, - сказал следователь^что вы сидели ни за что.
- Почему ни за что? - усмехнулся Столетов горько. - Ни за что десятку
давали. А я - балалайка.
- Языком много болтали? - спросил следователь,
- Песенки играл.
- Какие песенки?
- А вот какие:

Жизнь счастливая у нас,
Черный хлеб и белый квас.
Заработал трудодень,
Куда хочешь, туда день.

- Обратно дурака валяешь! - закричал с порога только что вошедший
Дедюхин. - Здорово, товарищ Столетов! До белых волос дожил, а все частушки
играешь!
- Не мешай, Яков Макарыч, - сказал Столетов. - Для тебя-то я еще