"Анна Арнольдовна Антоновская. Ходи невредимым! (Великий Моурави, Книга 4)" - читать интересную книгу автора

выкрики:
- Ишь, фряжский петух, глаз стеклянный!
- Вона, бархата сколько!
- На что заришься? А мне серый зипун дороже!
- Вот черти, все длинные да сухие!
- А ты их шапкой овчинной!
- Шапка овчинная почище твоей шубы бараньей!
- Заяц ты в ноговицах!
- А твой отец лапотник, лаптем щи хлебал!
- Тише, хлопцы, пока пищалью не огрел! Почет послам кажите!
- Мы и кажем! Эй, шиш, фрига, на Кукуй!
У Печатного двора, на нижних башенках которого трепетали флажки, а на
высокой вертелся двуглавый орел, посольский поезд на миг остановился. Вперед
ринулись проводники расчищать дорогу.
Въехали на гудящую Красную площадь под оглушающий трезвон колоколов. От
Никольских ворот отделилась легкоконная сотня и, поравнявшись с колымагой, в
которой, напыжившись, сидели свейские послы, перестроилась. А по сторонам,
тесня к Фроловским воротам, выступили двадцать всадников в белом сукне,
двадцать других - в красном сукне, двадцать - в голубом, остальные - в
разноцветном.
Возники яростно взмахнули кнутами. Колымага точно потонула в массе
пеших стрельцов, тремя линиями вытянувшихся до самого крыльца Грановитой
палаты. С удивлением взирали штатгальтеры на новую силу крепнувшей Московии.
После стольких лет смуты будто напилась волшебной воды: от ран ни следа,
вновь поднималась над миром, грозно сверкая огромным бердышом.
Унгерн слегка наклонился к Броману, прошептал:
- Добиться союза надо... и тем поднять шведское королевство на высшую
степень процветания.
- Надо добиться ценой крови и жизни, - тихо ответил Броман и похвалил
себя за то, что уговорил Унгерна в Ревеле не скупиться на щедрые дары царю
Руси.
Помпезность встречи подчеркивала заинтересованность московского двора в
предстоящих шведско-русских переговорах. Так штатгальтеры и расценили ее.
Унгерн, поднимаясь в Грановитую палату, через толмача успел сказать боярину
Голицыну:
- Весьма для меня чувствительно искреннее ваше к нам благорасположение.
Видно, что весь метропольный город Москва отдает почет наихристианнейшему
королю нашему Густаву-Адольфу.

Но ошибался штатгальтер Унгерн. Москва и в те дни жила своими заботами.
За пышными мехами, за парчой, за строем справных пищалей скрыты были от
взоров шведов "будничные" государственные дела.
В тот час, когда шведские послы в Грановитой палате, поднявшись на
возвышение, представлялись царю и патриарху, думный дьяк Иван Грамотин на
Казенном дворе продолжал расспрашивать архиепископа Феодосия о тайных
поручениях царя Теймураза, не упомянутых в грамотах. Пространно пояснял
архиепископ значение слияния Кахети и Картли в одно царство, утвердительно
ответил на вопрос дьяка: возможно ли новое вторжение шаха Аббаса?
Восточная политика тесно связывалась с западной. Семьдесят толмачей, не
разгибая спины, скрипели перьями в Посольском приказе, кропотливо переводя