"Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта" - читать интересную книгу автора (Йокаи Мор)

Маймуна и Данеш

Красавица Сейб-Алниффа была достойна удивления и преклонения. Когда мы в день нашей свадьбы, отпразднованной с подлинно азиатской помпезностью, остались одни за ужином вести нежные и доверительные беседы, я никак не мог уговорить ее сесть подле меня. Она устроилась напротив, на другом конце стола, напомнив, что мы должны блюсти приличия, пока не получим согласия моей первой жены: до тех пор нельзя произнести за столом молитвы Басаба. Пока вторая жена не может вымолвить сего благословения, нельзя пить из одного стакана, пожимать руки, смотреть в глаза друг другу; на брачном ложе супругов разделяет обнаженный меч в знак запрещения полного единения.

(Князь: — Испугаешь тебя, снимателя пенок и любострастника, обнаженным мечом!)

Я и сам полагал, что если прежде в греховной моей жизни нацеленный в сердце меч не способен был удержать меня от соблазна и уговорить чужую жену забыть супружеский долг, то уж теперь бесхозное оружие и вовсе не помешает мне наконец почувствовать затаенный смех в закрытых глазах бегумы. Но моя Сейб-Алниффа оказалась поумнее меня.

Она относилась ко мне ласково, нежно и даже подобострастно. Собственноручно смешивала соки разных экзотических плодов, так как религия Шивы запрещает вино. Напитки, приготовленные из многообразных фруктов тропической зоны, обладали столь дивным ароматом, столь нектарно-божественным вкусом, что в сравнении с ними вино и пиво кажутся чуть ли не отвратительными. Надрезанная кора некоторых пальм, побеги агавы в изобилии дарят сладкие, густые соки: после этих соков приходит экзальтация, нисколько не похожая на опьянение от вина.

Смешивая соки неведомых фруктов, рассказывала мне Сейб-Алниффа сказки фей, рожденные под сенью девственных лесов, например историю принца Камра Эссамана и принцессы Бедур: пока они спали, фея Маймуна и эльф Данеш унесли их в далекие пространства; когда они, встретившись в чужой стране, вновь заснули после страстных наслаждений, их снова доставили на родину: его в Индию, ее — в Персию. Это была очень увлекательная история, и я даже несколько притомился. На меня, очевидно, головокружительно подействовал пряный и крепкий аромат напитка, что готовила моя царственная подруга; помню только, как я устало вытянулся на оттоманке, и около меня легла Сейб-Алниффа, не забыв разграничить наши тела обнаженным мечом.

Земля исчезла, как только я закрыл глаза. Свистел ветер, грохотали тучи, раздвоенные молнией. В сиянье миллионов звезд я разглядел, что лежу на спине эльфа Данеша — его огромные перепончатые крылья закрывали чуть ли не весь горизонт, бамбуковые и пальмовые листья развевались на голове вместо волос и бороды. Он летел так быстро, что узкий серп месяца вырос, округлился и уменьшился до последней четверти у меня на глазах. Одно время наперегонки с нами летел метеор — эльф Данеш ударил его ногой, и метеор рассыпался водопадом ослепительных искр. Я поглядел вниз и узнал по фарфоровым башням и длинным каналам китайские города; далеко-далеко маячил Тибет и вечные льды Гималаев; потянулись монгольские пустыни, и, наконец, приблизился Арарат, который я угадал по круглым языкам пламени — алтарям огнепоклонников-персов. Рядом пылал неугасимый огонь Баку, и я вспомнил: эльф Данеш был одним из великих духов сих язычников.

На вершине Арарата стоял дворец — в человеческом языке не хватит слов, чтобы описать все его великолепие. На стенах были написаны имена счастливцев, кои посетили дворец и благодарили бога за это. Золотое сияние букв превращало ночь в день. Эльф Данеш опустился у дворца, внес меня в уютную залу, обитую шелком, украшенную драгоценными камнями, и вдруг засмеялся громоподобным смехом. Легкий плач раздался в ответ, словно нежно вздохнул южный ветер.

— Ты опоздала на стотысячную долю минуты! — воскликнул Данеш.

— Ты опередил меня на триста зонов, — послышался ответ, и с небес спустилась фея Маймуна. Ее рост также намного превосходил человеческий, вокруг шеи и лба змеились кораллы, а крылья сверкали перламутром. Женщину, сидевшую на ее плече, она поместила возле меня. В тот же момент эльф Данеш заклубился голубым дымом, фея Маймуна — желтым, и они вплыли в два хрустальных графина, что стояли на столе среди изысканных кушаний и напитков.

Женщина рядом со мной была моей собственной супругой, оставленной в Нимвегене, только выглядела она куда обворожительней. Глаза блестели, улыбчивые губы розовели, даже в голосе звучали неслыханные прежде ласкающие, прельстительные интонации. Что-то странное, неземное было во всем ее облике. Первые же наши вопросы и ответы потонули в поцелуях, душа моя пьянела от счастья, и я с радостью заметил восторг и блаженство в ее чертах. Мы смеялись, шутили, играли и веселились как дети, ели с одной тарелки, пили из одного стакана, сидели в одном кресле — после каждого глотка поцелуи казались более терпкими и жгучими. Невероятное, несказанное блаженство! Только два графина остались нетронутыми — голубой и желтый. Жена моя предложила их открыть, и я согласился. Но из них не полилось вино, а воскурился голубой и желтый дым и вскоре заполнил всю залу. Прихотливые облака сгустились и приняли формы эльфа Данеша и феи Маймуны. Минуты нашего счастья пролетели — настало время расставанья. И мы написали ослепительными буквами наши имена среди других на стене, среди имен тех, кто нашел здесь свой восторг и свое блаженство.

Tут я вспомнил, что не сказал супруге самого главного:

— Знаешь ли, я стал королем, и у меня есть еще одна жена! Разреши мне целовать и обнимать ее, как тебя.

Она отчетливо произнесла: «Разрешаю».

В доказательство, что мы провели этот час вместе, разговаривали друг с другом, в доказательство ее разрешения она крепко сжала мою руку, Я ее обручальное кольцо треснуло на моем пальце.

Я же в память счастливой ночи, проведенной во дворце на горе Арарат, подарил ей золотой браслет с лингой, которую носил на запястье как религиозный символ Шивы. Кроме того, оторвал и отдал кусок шелкового полога, что скрывал райские наши наслаждения: темно-красный шелк, затканный золотыми драконами.

И вновь унесли нас фея Маймуна и эльф Данеш, и вновь гремели тучи, и кипело яростное небо, и звезды блестели, а на ледяных вершинах Гималаев уже отражалась утренняя заря — надо было торопиться. Пламенеющей стрелой вонзился Данеш в просторы над горами востока, разомкнул руки, и я приземлился прямо на ковре перед оттоманкой.

(— За каким дьяволом надо все это рассказывать, — пробурчал советник.)

А вот зачем: судебная палата города Нимвегена записала мой сон в протокол и на данном основании вынесла соответствующий вердикт. Вам также, милостивые господа, надлежит учесть вышесказанное, ибо видения мои повлекли тяжелые практические последствия.

— Сказочный сон столь ярко и со всеми подробностями развернулся в моей памяти, что утром я все передал Сейб-Алниффе как воистину случившееся. Я действительно встретил ночью голландскую жену, чему свидетельством служит треснутое обручальное кольцо.

— Удивительный случай, — заметила Сейб-Алниффа, — надо срочно поведать твоей первой супруге. Обстоятельно запиши всю историю, и я перешлю письмо в Голландию.

Я послушался и записал отчет о фантастическом путешествии на длинной полосе китайской пальмовой бумаги, превосходящей кожу гибкостью и прочностью. Бегума собрала семь ученых бонз, и они письменно удостоверили правдивость изложения: Маймуна и Данеш — издревле знаменитая фирма, которая реализует сообщение между Индией и другими частями света средствами феерической почтовой службы; кроме того, общеизвестные хроники подтверждают наличие дворца на вершине горы Арарат, где встречаются разъединенные судьбой любовники, из чего следует, что я и первая моя супруга действительно провели там счастливую, богатую признаниями ночь.

— Мы пошлем письмо, точно такой же символ-лингу и несколько локтей пурпурного шелка, затканного золотыми драконами, — рассудила Сейб-Алниффа. — Мой посланец отбывает сейчас же, и вечером корабль поднимет якорь.

Отныне, так я подумал, ненавистная преграда в виде обнаженного меча исчезнет. Увы, ошибся: за ужином Сейб-Алниффа опять не стала читать благословения Басава.

— Чего ты еще ждешь? Разве я не умолил первую жену дать разрешение? Разве не видел ее? Разве не отдал ей лингу?

Засмеялась бегума:

— Правильно. Но ведь она-то ничего тебе не дала. Пока не получу письменного согласия, не стану читать благословения Басана.

— Значит, мне остается жить ароматом роз за оградой рая, пока судно дважды не пересечет море?

— Только один раз. Посланец взял с собой зеленоперых голубей, они называются «голубями жениха». Первой жене достаточно привязать под крыло подтверждающее письмо, и голубь через два дня будет здесь. Счет дням можно вести только до прибытия в Голландию.

Но мне и этих дней казалось много. Я волей-неволей размышлял о весьма сомнительной пользе законов Брахмы, Вишну и других многоруких и многоногих богов.

(— А Иегова? Ты и не вспомнил Иегову, негодяй! — взорвался советник.)

Никогда не запрещал Иегова иметь нескольких жен. У патриарха Иакова было две жены, у святого Давида четыре, а у премудрого Соломона вообще тысяча четыреста. По-моему, совершенно бесполезно тратить драгоценное время на догматические споры. Ничего не получилось из безнадежных моих желаний, провел я сто десять дней и ночей с обворожительной Сейб-Алниффой: сидели за одним столом, спали под одним покрывалом, и ни разу я не коснулся ее руки и не целовал губ.

(- Как же ты выдержал? — усмехнулся князь.)

Ваше высочество хочет послушать более подробно об этих днях и ночах?

(— Особой надобности нет, — заторопился советник. — Коротко и немногословно!)

Я решил не пробовать больше сонного зелья, с помощью коего уселся на плечи эльфа Данеша, что и высказал откровенно Сейб-Алниффе.

— Хорошо. Я дам тебе другой напиток — всю ночь будешь бодрствовать.

Меня это вполне устраивало.

В Индии очень высоко ценится искусство приготовления разных зелий и фильтратов. Средство под названием «банг» может самого флегматичного человека привести в яростную воинственность; некая смесь, сваренная в сахаре «ханверд», побуждает мирных доселе слонов к беспощадному поединку — развлечение, предлагаемое гостям индусскими владыками. Неисчислимо чудесное действие тамошних снадобий и настоев. «Керат» каждого превращает в поэта — последний дурак начинает импровизировать стихи и сказки; отведав цветов «мовака», что сыплются с дерева манной небесной, люди становятся мягкими и уступчивыми — к великому удовольствию сборщиков налогов; дакуты отравляют источники особым порошком, и путешественники после такой воды засыпают мертвым сном…

Сейб-Алниффа угостила меня «панзопари» — его не пьют, а жуют. «Панзопари» моментально прогоняет любое опьянение, и голова прямо-таки излучает мудрость. Когда я прожевал сие снадобье, Сейб-Алниффа завела разговор о вещах сугубо серьезных.

— Знаешь ли, муж мой, ты, в отличие от меня, не можешь еще претендовать на титул властителя. Народ называет тебя «рана» и не признает за раджу, а это печально. Ведь существует «раис» — сын моего покойного супруга, и пока ты не станешь раджой, он будет претендовать на престол.

— Правильно в высшей степени. Что же делать?

Прекрасная бегума подробно изложила способ подчинения нашей провинции законному феодальному режиму. Разговор длился до утра. Я посерьезнел и сосредоточился настолько, что даже заметил бородавку на левой щеке бесподобной Сейб-Алниффы — раньше почему-то не видел. И еще: супруга моя оказалась ужасно многоречивой — я не мог дождаться рассвета. Нет более бодрящего средства на свете, нежели супруга, без конца изрекающая добрые советы.

У индусов это повсеместный обычай. Настоящий синг — по-нашему дворянин — прежде всякого дела спросит совета у жены, и даже высокопоставленные такуры — по-нашему, бароны — на любой вопрос отвечают только после совещания с женой. «Какая погода будет сегодня после полудня, синг Голем?» — «Пойду посоветуюсь с женой». И после полудня отвечает: «Будет прекрасная, солнечная погода, синг Учар», — не смущаясь даже проливным дождем.

В ближайшие дни мы начали большое путешествие по нашей провинции — очень полезное, по мнению бегумы, для превращения меня из «раны» в раджу. Нас сопровождала значительная — примерно с бригаду — свита на лошадях, верблюдах и слонах. Бегума и я восседали каждый на своем слоне, ибо индусский этикет запрещает мужчине и женщине сидеть в одном совари, то есть в паланкине. Так мы путешествовали: бегума в авангарде, я — в арьергарде. На спине у моего слона красовалась надежная бронзовая пушка, дабы на время нашей увеселительной поездки обеспечить дружеский прием разбойничьим племенам. Так и прошло все наше путешествие — каждый на своем слоне. Мы участвовали во всех празднествах, начиная от поклонения змеям и кончая молениям Кокусу. На Мохарам-Кирмесе по колено вошли в священные воды Ганга; на празднике Холиза безумные дервиши и факиры обсыпали нас красной пудрой; на торжествах Ганеша мы раздавали «нузар» и получали «килла» — ритуальный обмен подарками: сперва власть имущие оделяют подданных, затем простой народ — властителей; без этих подарков право владения не признается. Посещали традиционные святые места и полные многочисленных изваяний чаитии, пагоды, гамбии, баоли — так называются храмы и захоронения. Побывали у джайнитов в «госпитале для зверей», где выхаживают не только больных кошек, собак, быков, но и воронов, сорок, индюков. Я немало подивился на города «науссни» — там сплошь живут женщины, которых называют «баядерами», а мужчины только приезжают в гости; баядеры бесцеремонно проходят во дворец, поют и танцуют во время заседаний королевского совета.

(— Богом клянусь, замечательный обычай, — развеселился князь. — А как выглядят эти баядеры? Услаждают глаза, надеюсь?)

— Они очаровательны, ваше сиятельство. Шелковые и кашемировые наряды расшиты золотом и жемчугом. На пальцах обнаженных ног сверкают кольца с драгоценными камнями. Их платья открыты, как и у наших дам. Одна только разница: наши дамы оставляют обнаженными плечи и грудь, что кажется вполне естественным, а баядеры, закрывая плечи и грудь, обнажаются от груди до бедер, что опять-таки выглядит приятно и натурально.

(— Прекрати allotria,[50] — зашипел советник. — Не хватает еще слушать лекцию о модах проклятых язычниц.)

Мы, в свою очередь, давали пышные представления для забавы народа: борьбу слонов — «мусти» и поединки слонов с людьми — «сатмари», кровавую схватку львов и кабанов, бешеное столкновение носорогов. А дружественные набобы устроили в нашу честь праздник с лампионами и спектакль шахматной игры с живыми фигурами.

Мы достигли окраин нашей страны, где живут «туги» — их религия повелевает убивать чужеземных путников. Посетили селения «бхилов», которые признают только увечных богов; видели колонию обезьян, где живут одни четверорукие — их короля называют «ленгур», они умеют говорить и ходят нагишом.

Каждый день нашего торжественного странствия удивлял новой неожиданностью. Оставив «город семи мудрецов», мы прибыли в «город мертвых королей», где в пышном и мрачном безлюдье высятся святилища и под каждым — гробница правителя. Потом свершили паломничество к древу Будды: хотя сами мы поклонялись Шиве, многие наши подданные исповедовали буддизм, поэтому мы принесли жертвы Будде. И в конце концов нашим глазам явился «источник мудрости»; в храме близ этого источника служат баядеры, которые, еще будучи невестами, стали вдовами: в храме они занимаются своим ремеслом, освященным здесь божественным ритуалом.

(— Ничего себе храм, — поморщился советник.

— Зато литургия, надо полагать, весьма приятна, — дополнил князь.)

В течение этого времени моя царственная супруга пребывала в совари на слоне, в паланкине, на троне; я, в свою очередь, занимал другой трон, другой паланкин, другого слона. Мы едва находили возможность перекинуться несколькими фразами.

Сто десять дней длилось путешествие, пока мы не приблизились вновь к нашей столице. Утром Сейб-Алниффа прислала мне утешительное письмо: срок нашего обета — в Европе его называют «браком святого Иосифа» — кончился, ибо вернулся почтовый голубь с долгожданным разрешением. Недалеко от въезда в столицу нас церемонно встретили сановники и достойные горожане — рао, синги, бонзы, философы, священники: меня приветствовали как раджу — этот сан я заслужил торжественным объездом страны. Вечером предполагался пир и обряд под названием «уттерпан»: каждому гостю дарится шелковый платок, который сам король окропляет розовой водой; а счастливый супруг получает «уттерпан» от королевы и просит ее окропить сей платок в сенане. «Сенана» — место, предназначенное только мужу и жене, святилище семейной жизни.

Каюсь, господа: удовлетворенное честолюбие и предчувствие блаженства настолько переполнили мое сердце, что мне не пришло в голову молитвенно возблагодарить бога Шиву за все его милости, а также просить Иегову не лишать меня оных. Другого греха за собой не признаю. Представьте факира, установившего на голове горшок с апельсиновым зернышком — бедняга не может снять его, пока зерно не прорастет, не даст цвета и не принесет плода, и вынужден даже спать стоя, привязанный к дереву… Так вот, мои терзанья превосходят добровольную пытку факира: ведь я сто десять дней провел с женщиной дивной красоты, не смея даже сказать нежного слова.

Итак, настал последний день нашего странствия. Город лежал перед нами, в теплой дымке светились позолоченные крыши. Уже виднелся высокий баоли, расположенный в центре базарной площади, — под его крышей находилось гранитное изваяние трехногой коровы, истовые верующие были убеждены, что корова поднимается в полночь и уходит на пастбище. Из огромных, украшенных искусной резьбой ворот нам навстречу устремились всадники на лошадях и верблюдах и с ними баядеры и факиры. Здесь не бывает ни одной торжественной процессии без породистых коней, чьи попоны сверкают жемчугом, без полуголых нищих, без браминов, танцовщиц, драгоценных камней и золота, роскоши, цветов, лохмотьев, грязи, открытых язв — все поочередно, все вместе.

Сейб-Алниффа, по обыкновению, ехала впереди на своем слоне, я в самом конце, на расстоянии доброго пушечного выстрела. Городская кавалькада приблизилась к слону бегумы, донеслись громкие крики, смысла коих я не мог уразуметь. Различил только, что Сейб-Алниффа поднялась и, выразительно жестикулируя, начала говорить.

Тем временем ко мне протолкался факир. Редко видел я столь безобразного представителя этой породы — одного из тех, кто публично хвастается: дал, мол, зарок не стричь волос и ногтей десять лет.

— Чего тебе надо?

— Помоги мне взобраться. Хочу сидеть в совари подле тебя.

Желания факира — индусского святого — дóлжно выполнять, особенно когда на тебя глазеет целая толпа. Я наклонился, ухватил его за волосы, дабы облегчить подъем, и усадил рядом.

— Твое счастье, что выполнил мою просьбу. Теперь я спасу тебе жизнь. Послушай: пока вы странствовали, в городе разыгрался мятеж. Заговорщики низвергли бегуму и провозгласили раджой сына ее первого мужа — синг Раиса. Он занял город, подкупил войско, и все присоединились к нему. Твоих сторонников и советников бегумы казнили. Если он тебя схватит, твоя судьба решена.

Я мог не верить безумному факиру, но своим глазам вполне доверялся. Я видел, как мою возлюбленную Сейб-Алниффу грубо стащили на землю, заковали цепями руки и ноги и повели в городские ворота: «науссни» дерзко насмехались над ней. Какой-то человек поднялся на ее слона и уселся в совари. Его головной убор украшали алмазы и перья цапли. Я узнал сына Сумро — недостойного принца, чьи пороки вошли в пословицу, да, принца, но при этом такого же, в сущности, немецкого бурша, как и я сам. И теперь, теперь он украл у меня трон и мою жену — бегуму, героиню и освободительницу императора заковал в цепи. И все потому, что злодей принял буддизм, из ненависти к бегуме, хранившей верность Шиве. Хорошим способом он переманил подлую чернь на свою сторону!

(— В Европе подобных дел, слава богу, не случалось, — отозвался князь.)

Мое отчаяние было беспредельно. Так нелепо, в один миг потерять в страну, и жену. Лишенный власти и любви, я вынужден смотреть, как трусливый подлец похищает мои сокровища, мою сверкающую бесценную звезду — Сейб-Алниффу… этого не выдержит даже христианское терпение в сочетании с безумным экстазом шиваизма. Я прыгнул к пушке, закрепленной на спине слона и прицелился.

Новый раджа, энергично размахивая руками, к чему-то призывал окружающую живописно-грязную толпу и отдавал приказы. Я поточнее взял на мушку его величество. Выстрел… и все исчезло — роскошный венец, сама голова и декламирующий владелец оной, только руки еще разок призывно взлетели.

Тогда я развернулся и погнал слона с возможной быстротой. Долго преследовал меня конный отряд. Я направился в непроходимые джунгли. И если слон еще мог протоптать дорогу в зарослях, то всадникам пришлось гораздо труднее. Сгустилась темнота, и преследование потеряло смысл. Я спас свою жизнь, но только жизнь. Остался ничем и никем.

(— Ну почему же, — иронически удивился советник. — Ты остался двоеженцем и цареубийцей.

— Minorem nego; majorem non concedo![51] — возразил князь. — Вторая женитьба свершилась по образцу брака святого Иосифа — бигамию надлежит исключить. Что касается цареубийства — опять-таки следует хорошенько разобраться. Цареубийство происходит, когда вассал поднимает руку на венценосца; если же один король убивает другого, это не regicidium.[52] но ordalia — суд божий, который должно санкционировать и ратифицировать как usus и pactum conventum.[53] Submergantur![54]

— Так я и знал, — озлобился советник. — Дай только слово преступному краснобаю, и он выйдет из бигамии, идолопоклонения и цареубийства чистым, словно дева Сусанна.)

Вознесся я к славе и почестям, и каков результат? Приплыл в Индию за капитанским патентом, во сне даже не грезил о королевстве. Куда лучше быть реальным капитаном, чем экс-королем. Приверженцы раджи посулили крупную сумму за мою голову. Я скрылся среди банджари — народности без постоянной территории. Они кочуют от Ганга до Инда, от моря до гор Давалагхира — точь-в-точь наши цыгане. Собрался навербовать войско, отвоевать мою страну и освободить пленную бегуму. Не благоволил господь сему предприятию. Вождь банджари решил, что я хочу возмутить его армию, и почел за лучшее заключить более выгодную сделку. Поскольку англичане также назначили за меня награду, он получил наличные деньги, и я, бедолага, попал в самое распоследнее место — в лапы английской Ост-Индской компании, а там, как нигде в другом месте, вас научат молиться.