"Габриэле д'Аннунцио. Брат Лучерта " - читать интересную книгу автора

рождается юная жизнь, выступают побеги и ростки.

Солнечный хмель вскружил ему голову. Шатаясь, он встал и пошел прочь,
чтобы, пройдя по бесконечным, темным, молчаливым коридорам, напоминавшим
Эскуриал,[6] запереться в своей келье.
В это время мимо обители проходила Мена со своими подружками. Они
всегда распевали одну и ту же песню:

Иссякли все ручьи и родники,
Любовь моя умрет от жажды и тоски.

Брат Лучерта прислушался. Эти мягкие переливы, протяжные, нежные,
кристально чистые звуки расплывались в розоватом вечернем воздухе, словно
круги по водной глади озера, взволнованной брошенным камнем. Под конец
оставалось только легкое дрожанье, похожее на замирающие вздохи органа в
церкви Санта-Лючия, когда маэстро Тавитте перестает играть, и в нем
слышалось биение сердца Мены, юной смуглянки, которую звуки песни опьяняют,
как запах свежего сена. Ее голос всегда замирал последним. Усталые подружки
замолкали, она же еще продолжала петь: казалось, ей жаль было расстаться с
прелестным завершающим ми, и она, томно покачивая головой, тянула эту ноту
и, словно лаская ее в последнем всплеске песни, придавала ей какие-то новые,
легчайшие оттенки, а потом застывала на месте, полузакрыв рот и пристально
глядя куда-то вдаль, словно стараясь увидеть, как этот последний звук
растекается и тает в воздухе.
Случалось вам в детстве пускать мыльные пузыри? Пузырь постепенно
набухает на конце соломинки, округляется, растет, принимает радужную
окраску, затем начинает отражать окошко, вазы с цветами, дома напротив,
небо. И прежде чем пустить его по ветру, ребенок глядится в него, как в
зеркало, смеется, слегка раскачивает прозрачный шарик и наконец отделяет его
от соломинки, а потом не спускает глаз со своего радужного пузыря, пока тот,
поднимаясь все выше и выше, не блеснет в последний раз на солнце и не
исчезнет.
Монах слушал как зачарованный. Эти звуки врывались в его темную келью,
словно живые голоса самой природы. Нежная минорная мелодия пробуждала в душе
его дремавшие в ней бесчисленные видения. Ему казалось, будто он уже слышал
ее когда-то, будто она, неясная, далекая, звучала в бессонных ночах его
ранней юности... О, эта могучая юность, опаленная солнцем, там, среди
зеленеющих виноградников Спольторе,[7] когда он тоже пел, соперничая с
неугомонно стрекочущими кузнечиками!
Мена со своими подружками удалялась по тропинке, бежавшей вдоль берега
реки между тополями. До него еще доносился бодрый веселый припев:

Лари, лира, да здравствует любовь!

Потом зазвучало последнее ми, а потом замерло уже все, лишь вода
журчала в ближайшей запруде.
Брат Лучерта зажег масляный светильник, взял потрепанный молитвенник и
преклонил колена перед распятием. Но он ощущал, что между ним и Христом
стоит сейчас нечто отталкивающее его назад. В гневе на самого себя он
склонился еще ниже, попытался молиться: