"Юрий Анненков. Воспоминания." - читать интересную книгу автора

я просил взглянуть его на меня, неизменно улыбался. Вспомнив о ленинской
статье "Восстание как искусство", я попробовал тоже заговорить об искусстве.
- Я, знаете, в искусстве не силен, - сказал Ленин, вероятно позабыв о
своей статье и о фразе Карла Маркса, - искусство для меня, это... что-то
вроде интеллектуальной слепой кишки, и, когда его пропагандная роль, необходимая
нам, будет сыграна, мы его - дзык, дзык! - вырежем. За ненужностью.
Впрочем, - добавил Ленин, улыбнувшись, - вы уж об этом поговорите
с Луначарским: большой специалист. У него там даже какие-то идейки...
Ленин снова углубился в исписанные листы бумаги, но потом, обернувшись
ко мне, произнес:
- Вообще, к интеллигенции, как вы, наверное, знаете, я большой симпатии
не питаю, и наш лозунг "ликвидировать безграмотность" отнюдь не следует
толковать, как стремление к зарождению новой интеллигенции. "Ликвидировать
безграмотность" следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин,
каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты,
приказы, воззвания, Цель - вполне практическая. Только и всего.
Каждый сеанс длился около двух часов. Не помню, в связи с чем, Ленин
сказал еще одну фразу, которая удержалась в моей памяти:
- Лозунг "догнать и перегнать Америку" тоже не следует понимать буквально:
всякий оптимизм должен быть разумен и иметь свои границы. Догнать
и перегнать Америку - это означает прежде всего необходимость возможно
скорее и всяческими мерами подгноить, разложить, разрушить ее экономическое
и политическое равновесие, подточить его и, таким образом, раздробить
ее силу и волю к сопротивлению. Только после этого мы сможем надеяться
практически "догнать и перегнать" Соединенные Штаты и их цивилизацию. Революционер
прежде всего должен быть реалистом.
Ленин снова хитровато улыбнулся:
- Художник, конечно, тоже. Импрессионизм, кубизм, футуризм и всякие
другие "измы" искажают искусство. Оно должно обойтись без "измов". Искусство
должно быть реальным.

(...)
Я хотел было спросить Ленина, как он относится к таким "измам", как
"социализм", "коммунизм", "марксизм" и - в будущем - неизбежный "ленинизм",
но удержался и промолчал.

(...)
Весело смеясь, мы расстались, "товарищески" пожав друг другу руки,
но, унося рисунок в папке, я уже знал, что задуманный ранее портрет Ленина,
как символ боевой воодушевленности революции, символ перекройки судеб
человечества, я не сделаю. Роль Ленина в подобной "перекройке" показалась
мне историческим недоразумением, промахом, массовой аберрацией.

(...)
В облупившемся снаружи и неотопленном внутри "Институте В. И. Ленина"
(не путать с менее облупившемся, но столь же неотопленном в те годы московским
"Институтом К. Маркса и Ф. Энгельса"), меня прежде всего поразила
стеклянная банка, в которой лежал заспиртованный ленинский мозг, извлеченный
из черепа во время бальзамирования трупа: одно полушарие было здоровым
и полновесным, с отчетливыми извилинами; другое, как бы подвешенное