"Владимир Петрович Аничков. Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) " - читать интересную книгу автора

сцену.
Перед нашими глазами представилась никогда еще не виданная картина...
Театр был переполнен народом так, что становилось страшно. Казалось, не
миновать катастрофы. Это было почти сплошное море солдатских шинелей с
небольшими крапинками женского элемента и штатских граждан. Шум стоял
невообразимый, все что-то кричали, и из общего гула многотысячной толпы
явственно долетали слова: "Арестовать, арестовать, арестовать..."
Особенно запомнилась мне мощная фигура очень тучного лысого солдата,
чей бас покрывал весь хор. И, как бы в пандан к нему, на барьере одной из
лож бенуара стоял тоненький, маленького роста человек, судя по бритому
лицу - актер (что потом и выяснилось). Невероятно визгливым тенором,
жестикулируя руками, с какой-то особой злобой и упоеньем он выкрикивал все
те же слова: "Арестовать, арестовать..."
Направо от меня, на сцене, впереди всех, стоял какой-то вдребезги
пьяный прапорщик с солдатским Георгием и размахивал вынутой из ножен шашкой,
как бы дирижируя ею перед обезумевшей толпой. Он кричал: "Губернатора,
полковых командиров, жандармов - арестовать! Занять почту, телеграф, телефон
и вокзал..."
Приехавший со мной прапорщик Воробьев смело подошел к нему:
- Вы пьяны, прапорщик, извольте вложить шашку в ножны, иначе я вас
арестую.
- А вы кто такой, как смеете?.. - уже постепенно робеющим тоном
возражал пьяный прапор.
- Я член Комитета общественной безопасности, и вы обязаны подчиняться
мне. Слышите, что я вам говорю?..
Храбрый прапорщик, как ни был пьян, все же опустил шашку и как-то
бочком скрылся в толпе. Эта нелепая сцена привлекла внимание театра. Все
как-то сразу стихло. Воспользовавшись наступившей тишиной, Пиджаков объявил,
что мы члены Комитета, к которому отныне перешла вся революционная власть, и
командированы сюда, чтобы об этом объявить народу.
Его слова были встречены криками "браво!" и дружными аплодисментами.
Беспокойного артиста, все еще выкрикивающего слова об аресте, Пиджаков
попросил пройти на сцену.
- Всех арестовать, - прокричал артист напоследок, - губернатора,
архиерея, полицмейстера!
- Вы кончили? - спросил я.
- Да, кончил.
- Граждане, успокойтесь! - обратился я к толпе. - Если кого надо будет
арестовать, то это сделает Комитет общественной безопасности. Никаких
самочинных поступков мы не допустим. Что же касается губернатора, то
арестовывать нам его не придется, ибо, пока мы митинговали, он выехал с
поездом в Пермь, где ему, очевидно, не избегнуть ареста от своих же
пермяков. Архиерей же пусть служит молебны. Он никому не мешает, и ставить
ему в вину характер его проповедей вряд ли будет справедливо, так как ныне
не только архиерей, но и всякий гражданин пользуется свободой слова...
Толпа молчала, как бы разочарованная в том, что ей так никого
арестовать и не придется.
В это время к толпе обратился с речью городской голова, только что
приехавший из думы.
Он начал рассказывать о торжественном заседании думы и о признании себя