"Артем Анфиногенов. А внизу была земля (про войну)" - читать интересную книгу автора

бывало, жмурился под солнцем, как выползший из потемок к свету. Распускал
свою потертую хлопчатобумажную схиму, оголял плечи... осторожно пробовал
спину. Сгибал, разгибал... боль совсем отошла, полная свобода движений.
Он блаженствовал, отдыхая от боли, вслушиваясь, как проникает в него
тепло, как пульсируют жилочки.
"Пешим - по-летному" - осадили его разведчики. После всего, что
пережито, что пытался сделать... Ни самолета, ни места в боевом расчете, ни
твердого жилья. Один.
Несколько дней назад появился здесь экипаж "девятки", экипаж приданного
эскадрилье скоростного бомбардировщика под хвостовым номером "9", с летчиком
капитаном Крупениным во главе. Казалось, он для того появился, чтобы
подчеркнуть сиротливое положение Комлева. Стрелок-радист с "девятки" в
столовой предупреждал: "Дежурный, оставьте расход на моего командира!"
Штурман с "девятки" ставил синоптиков в известность: "Летчик устал,
отдыхает, я за него!.." Комлев - без экипажа, без штурмана и
стрелка-радиста. Их отсутствие в самом деле было чувствительно. Заботы,
которых он знать но знал, - от получения сухпайка, мыла в банный день, до
знания ходов, какие необходимы в БАО, чтобы получить сносное жилье, то есть
все, от чего летчика заведомо освобождают штурман и стрелок, лежало теперь
на нем одном.
И куда бедному крестьянину податься?
В разведэскадрилье на близкое будущее - никаких надежд.
Парк бомбардировщиков СБ поизносился, последнее отняла Одесса, разведку
выполняли истребители, и главным образом "девятка" капитана Крупенина; среди
латаных, штукованных колымаг, доживавших свой век в степном Крыму, пришелица
"девятка" возвышалась царственно, старший воентехник, работавший на ней,
объяснения по новинке давал неохотно, опасаясь сболтнуть лишнее, цедил: "Все
управление на кнопках, одних электромоторчиков - восемнадцать штук..."
Комлев держался особняком.
Претензий не заявлял, ни перед кем не заискивал.
Недели через две ему предложили связной ПО-2.
Он согласился.
Развозил по Крыму командиров связи, корреспондентов в штатском и
военных, забрасывал на "точки" московские газеты, запчасти из мастерских,
изредка ходил в сторону Сиваша на разведку погоды.
В остальном он был предоставлен самому себе, и передышка на юге его
понемногу завораживала.
В селении Старый Крым увидел Комлев яблоневый сад, похожий на дубовую
рощу.
Стволы диковинных в два обхвата яблонь тянулись до неба, и ветви их
сгибались под тяжестью плода, в названии сорта - шелест седых времен:
"кандиль-синап"... Базарчик в Старом Крыму не людный, но все-таки южный, в
слабых, но все-таки красках, беззаботный и щедрый. Черные пчелы приникали к
сочащейся плоти пышных персиков сладострастно, с прилавка улыбнулась Комлеву
россыпь тыквенного семени. Каленые тыквенные семечки, замешанные на патоке -
ах! Комлев себе в удовольствии не отказал, отвел душу.
Сад, старательно взрыхленный и политый, азарт не прижимистой, бойкой
торговли, семя с патокой - домашняя услада, возвращали Дмитрия к родной
Куделихе.
На двадцать третьем году жизни он вспоминал, как старец: чем отдаленней