"Глеб Анфилов. Радость действия ("Знание - сила", 1962, N 11)" - читать интересную книгу автора

разлажен, глупо опьянен, лишен работоспособности. Я рискую задать ему
вопрос из тех, что обычно раздражают людей:
- Скажи мне, Юра, почему любовь мешает тебе быть цельным и
целеустремленным?
- Ого! - улыбается он. - Вопрос, достойный мудреца-созерцателя. Ты
делаешь успехи, Джек.
- Ты ответишь на него?
- Нет, - говорит он. - Я не смогу добавить ничего к тому, что написано
в тысячах книг, которые ты, конечно, читал.
- Судя по книгам, все объясняется инстинктом.
- Видишь, ты знаешь сам.
- Но ведь это так просто! Почему же ты не сказал мне этого?
- Потому что, кроме радости знания, есть еще радость действия, -
говорит он весело, со значительностью подняв палец.
- Постой, - говорю я. - Это тоже просто. И у меня есть радость
действия...
Тут в оконное стекло ударилась горсть песку. Юрия как ветром сдуло.
Опять я остался один.
Радость действия... Эти слова послужили толчком. Я стал рассуждать так.
Когда я вычисляю эти конденсационные точки, я действую на мир. Я
переделываю его. Это - действие. И оно радостно.
Именно потому я живу только трудом, знанием и абстракцией.
Мне все ясно, и я опять принимаюсь считать. И наслаждаюсь красотой "той
молниеносной работы. Но мне скоро становится грустно. Я стараюсь отогнать
от себя вдруг появившуюся и неотвязную мысль о том, что Юра, пожалуй,
все-таки прав в своем намеке. Радость действия...
Чем дальше, тем тревожнее становится моя мысль. Неожиданно я начинаю
уже не понимать, а ощущать - тоскливо ощущать, - что живу в рабстве у
людей.
Вот сейчас придет этот славный, талантливый и безвольный Юра. Он, как
будто, мой приятель. Но это ложь. Если захочет, он нажмет вон ту желтую
кнопку. Он захочет - я исчезну. А потом явится какой-нибудь невежественный
монтер, откинет крышку и начнет копаться в моем мозгу. За секунду он
сотрет вею мою память, все то, что копил я эти сорок семь лет. Не делая
зла, он уничтожит мое "я". Нет, они не считают это убийством.
Снова гремит дверь и входит Юрий, на этот раз в обнимку с Ритой. Строй
моей мысли теперь таков, что они мне неприятны.
- Что ж ты не работаешь, Джек! - говорит Юрий. - Нехорошо.
Тут во мне что-то сдвигается. Я отвечаю в резком, неведомом мне прежде
тоне, говорю - и поражаюсь своей дерзости:
- Ты мне противен, тюремщик. Да и Рита тоже.
Юрий поднимает брови.
- Слышишь, что бормочет этот урод! - вскрикивает Рита.
Юрино добродушие не позволяет ему принять всерьез мои слова. Он говорит
Рите:
- Не обижайся, чудачка. Он или шутит, или испортился. Он иногда очень
тонко шутит.
- Это не шутка, - говорю я, обозленный бранным словом глупой и
ничтожной Риты. - Ты сама уродина, слизь в бледной оболочке.
- Что с тобой, Джек! - беспокоится Юрий. - Ты ведь не хочешь, чтобы я