"Ежи Анджеевский. Врата рая" - читать интересную книгу автора

великим делам и этому он отдал свое сердце, значит, ты так и не призналась
ему в своей любви? когда я одна, отец, я могу вести с ним долгие,
откровенные и даже дерзкие разговоры, нахожу для него наипрекраснейшие
слова, но подле него мужество меня покидает, и все мысли и чувства, которые
я мечтаю ему открыть, замирают во мне в тревожном молчанье, я никогда не
говорила ему, что его люблю, и никогда не скажу, так как поняла, что Бог
призвал его к великим делам, более важным, чем моя любовь, моя любовь
принадлежит только мне, это только моя любовь, а он, избранный Богом для
достиженья великих целей, принадлежит всем детям, которые послушались его
зова и последовали за ним либо последуют завтра, Бог словами Жака и через
него возвестил нам всем, что нужно делать, и в ту же ночь мы отправились в
путь, чтобы вызволить город Иерусалим из рук нечестивых турок, мы уходили
ночью под звон колоколов и плач матерей, в распахнутых настежь хлевах
надрывно мычали коровы, потому что, пригнав с пастбища, мы забыли на ночь их
подоить, и тогда, когда у нас, покидающих отчий дом, собравшихся вокруг Жака
и готовых пуститься в далекий путь, полный тайн и неизвестных опасностей, в
далекий путь, в непостижимом конце которого вырастали будто во сне громадные
стены и ворота Иерусалима перед самой одинокой изо всех, какие только есть
на земле, могилой, оскверненной насилием, заточенной в неволю, тогда, отец,
когда у нас бешено колотились сердца, потому что только так, учащенным и
взволнованным биеньем сердец, мы могли говорить о неведомом дальнем пути,
открывшемся перед нами в ту нежданную ночь, тогда, среди тьмы, звона
колоколов, плача наших матерей и рева изнемогающих от избытка молока коров
Жак велел нам разойтись по домам, чтоб в последний раз выдоить порученных
нашим заботам коров, лишь после этой последней дойки мы отправились в путь,
и в ту ночь я впервые воззвала к доброте и милосердию Иисуса, моля простить
меня за то, что я покинула родительский дом, мать и отца не из любви к нему,
а связанная и переполненная иной любовью, Мод продолжала идти, потупясь, и
ей показалось, что босым и отекшим стопам идущего рядом старого человека все
трудней и трудней ступать по земле, что, соприкасаясь с землей, они
задерживаются на ней дольше, чем прежде, словно это приносит необходимое им
облегченье, старый человек заговорил, и его голос тоже показался ей очень
усталым: дитя мое, бедное заблудшее дитя, ты веришь, что вам, неискушенным,
не имеющим иного оружия, кроме вашей невинной юности, удастся совершить то,
чего за последние годы совершить не сумели сильнейшие мира сего, рыцари,
герцоги и короли? веришь, что вы в самом деле сумеете вызволить поруганный
Гроб Господень из рук неверных? верю, отец, - сказала она, не повышая
голоса, но с безмятежной уверенностью, - я верю, что Жак приведет нас в
далекий Иерусалим и в один прекрасный день, не знаю, когда он настанет,
может быть, через месяц, а может быть, через год, но непременно настанет,
день, когда перед нами распахнутся ворота Иерусалима и мы войдем в них,
чтобы уже навсегда спасти от насилья, освободить из неволи неверных могилу
Христа, я верю, отец, что такой день настанет, хотя не знаю, через месяц это
случится или через год, старый человек приостановился на мгновение, подумал:
сделай так, милосердный Боже, чтобы никогда не сбылся мой ужасный сон, он
стар и устал, - подумала Мод, - вряд ли ему хватит сил вместе с нами дойти
до Иерусалима, только мы вслед за Жаком в один прекрасный день вступим в его
врата, а теперь он должен меня благословить, не оставит же он меня с моей
любовью, как со смертным грехом, не любовь моя - грех, а то, что только ей я
могу служить, ей, а не той, высшей, любви, которой служит Жак, если старик