"Пол Андерсон. Цель высшая моя - чтоб наказанье преступленью стало равным..." - читать интересную книгу автора

действовать сыворотка долголетия. Но это все. С наступлением темноты его
высаживают в каком-нибудь безлюдном месте, доставивший его туда аппарат
исчезает, и этот человек до конца жизни отрезан от своего времени. Он знает
только то, что для него выбрали эпоху... с такими особенностями... благодаря
которым, по мнению тех, кто его выслал, наказание будет соответствовать
характеру совершенного им преступления.
На нас снова обрушилась тишина, и мало.-помалу тиканье каминных часов
превратилось в самый громкий звук на свете, словно вне дома навсегда умолкли
скованные морозом все остальные голоса мира. Я взглянул на циферблат. Была
глубокая ночь; близился час, когда начнет светлеть на востоке небо.
Посмотрев на Майклса, я увидел, что он не спускает с меня пристального
смущенного взгляда.
- Какое вы совершили преступление? - спросил я.
Видно, этот вопрос не застиг его врасплох. Он устало сказал:
- Не все ли равно? Ведь я уже говорил вам, что одни и те же поступки в
одну эпоху оцениваются как преступления, а в другую - как героические подвиги.
Если б моя попытка увенчалась успехом, грядущие поколения преклонялись бы
перед моим именем. Но я потерпел неудачу.
- Должно быть, пострадало множество людей, - сказал я, - и все
человечество возненавидело вас.
- Да, так оно и было, - согласился он. И через минуту добавил:
- Разумеется, я все это выдумал. Чтобы скоротать время.
- А я вам подыгрываю, - улыбнулся я.
Он несколько расслабился и, откинувшись в кресло, вытянул ноги на своем
роскошном ковре.
- Так... Однако каким образом, выслушав эту фантастическую историю, вы
угадали степень моей предполагаемой вины?
- Я вспомнил ваше недавнее прошлое. Где и когда вас оставили? И тоном,
холоднее которого мне до этого в жизни не приходилось слышать, он произнес:
- Под Варшавой, в августе 1939 года.
- Вам, верно, не очень хочется говорить о годах войны.
- Вы правы. - Однако, сделав над собой усилие, он с вызовом продолжал: -
Мои враги просчитались. Из-за всеобщей неразберихи, которая возникла сразу же
после нападения Германии, меня посадили в концентрационный лагерь без
предварительного расследования. Постепенно обстановка для меня прояснилась.
Конечно, я не мог тогда ничего предсказать, как не могу этого сделать сейчас.
О том, что происходило в двадцатом веке, знают только специалисты. Но когда
меня мобилизовали в немецкую армию, я уже понимал, что Германия потерпит
поражение. Поэтому я перешел к американцам, рассказал им все, что мне удалось
узнать, и стал их разведчиком. Это было рискованно. Впрочем, если б даже я
наткнулся на пулю, что с того. Однако эта участь меня миновала, и к концу
войны у меня оказалось множество покровителей, которые помогли мне приехать
сюда. Последовавшие за этим события ничем не примечательны.
Моя сигара погасла. Я ее зажег снова, ведь сигары Майклса требовали
особого к себе уважения. Их по специальному заказу доставляли ему самолетом из
Амстердама.
- Чужое семя, - промолвил я.
- Что вы сказали?
- Да вы же знаете, о чем я. Руфь в изгнании. К ней относились неплохо, но
она выплакала глаза от тоски по родине.