"Корни камня" - читать интересную книгу автора (Дяченко Марина и Сергей)ГЛАВА ПЯТАЯ…Сдернутый с места лагерь кочевников. Толпы повозок, ржание лошадей, подобное истеричному смеху, смех, подобный ржанию, горы тряпья на месте опрокинутых шатров, оскаленные белые зубы, веселый кураж на грани паники — и почти осязаемое присутствие близкой возможной смерти. Всеобщее единство на грани коллективного помешательства. Исход… Они уносили все, что могли унести, и безжалостно бросали все, что можно было бросить. Из горячечной суматохи этих часов память Ивара сохранила только безымянную руку в перчатке, последовательно расправлявшуюся с безымянным же пультом — все функции в положение «ноль». Мертвечина. Барракуда оказался запаянным в глухой черный комбинезон с откинутым забралом шлема; на поясе его обнаружилась потертая кобура, и ее содержимое выпирало наружу краем ребристой рукоятки. Рядом с кобурой болтались на цепочке два светлых металлических браслета; Ивар не поверил глазам. Наручники? Или померещилось? Барракуда рвался на части. Казалось, десять разных человек мечутся по бывшему Поселку, развороченному, как тело на операционном столе. Барракуда смеялся; он казался довольным и счастливым, он излучал уверенность и силу, и в его присутствии муторные хлопоты накануне неведомого оборачивались почти праздником; потом предводитель тигардов надолго замирал, приникнув к окну встреченного по дороге монитора, и тогда Ивар видел, как по белому подбородку течет струйка крови из прокушенной губы. В какой-то момент Ивар с Барракудой оказались в самой шахте корабля — Ивар поразился, потому что никогда не видел судов такого класса. Это было-таки грандиозное сооружение — даром что на соплях… Хотя, может быть, и не на таких уж соплях — кустарно, нестандартно, но тест не врет… Если машина прошла тест — ей можно доверить жизнь… Впрочем, одно прямое попадание в шахту сможет прервать полет еще до начала. Они понимают это — и они идут на это. Надеются… И в суматохе сборов успевают проститься. Огромный вокзал, где пассажиры прощаются не с провожающими — друг с другом… А потом и суета, и лихорадочная спешка вдруг оборвались; к проему люка полз Черный Камень, снятый с постамента, окруженный множеством предосторожностей, обернутый тончайшей сверхпрочной сеткой. Широкоплечий старик, выполняющий обязанности служителя, шагнул вперед: — Очистим же наши мысли от сиюминутного, изгоним из помыслов неуверенность и страх, обратимся душей… На погрузочной площадке собрался, кажется, весь Поселок; плотным кольцом стоя вокруг Камня, люди сосредоточились на своем странном ритуале. Сосредоточились, заставив себя забыть о времени, протекающем сквозь пальцы, приближающем неминуемый штурм, пожирающем шансы на спасение: — Обратимся душей к святыне… не зная иных мыслей. Не зная суеты… Стоя рядом с отрешенным Барракудой, Ивар видел, как мучительно борется с собой молодая девушка, стоящая по правую руку от старика; изо всех сил пытается обратиться к святыне — и не может, придавленная знанием об утекающем времени, о недовершенных сборах, о том, что все равно не успеется… И все они — весь поселок — смотрят на нее и ждут. И текут секунды, отдаляя успех и неминуемо приближая всеобщую гибель. И бледное девушкино лицо делается темно-красным, и на глаза наворачиваются слезы… Ивар успел подумать, что на чей угодно трезвый взгляд тигарды ведут себя, как умалишенные. И даже ощутил смутное раздражение — ну какая разница?! На что они тратят драгоценное время — на никому не нужную формальность?! А потом девушка овладела собой. И сразу успокоилась, и глаза ее на мгновение сделались совершенно безмятежными, глубокими и счастливыми; только на мгновение, потому что уже в следующую секунду обряд завершился, уступив место спешке — еще более лихорадочной, напряженной, злой. В какой-то момент запыхавшийся Ивар споткнулся и отстал; Барракуда вернулся за ним, чтобы схватить цепкой птичьей лапой не за шиворот — прямо за горло: — Я же ПРОСИЛ быть рядом! Я НЕПОНЯТНО объяснил?! Ивару захотелось закрыть лицо — ему показалось, что его сейчас ударят. С трудом сдержавшись, он заставил себя не отводить глаза: — Не бойтесь, я не убегу. Барракуда отшвырнул его — Ивар ударился затылком о стену, но смолчал. — Перед стартом, — глухо сказал Барракуда, — я выведу тебя к воротам. А сейчас мне нужно, чтобы ты был при мне… Будь добр делать то, о чем тебя просят. Ивар потерял счет времени; пот заливал ему глаза, Барракуда тащил его чуть ли не за шиворот, остро пищал зеленый огонек переговорного устройства, и лихорадочно перемигивались пестрые экраны, и стремительно приближался последний срок, самый последний, назначенный Командором срок… Потом Барракуда вдруг сделался совершенно равнодушным, безвольным, ватным. Оттолкнул кого-то, жаждущего его помощи, и двинулся прочь — Ивар волочился следом, как собачонка на коротком поводке. Глядя себе под ноги, Барракуда свернул в какой-то безлюдный тупик; взглянул на мальчика, как на случайного прохожего, все так же равнодушно отвернулся и отошел в темный угол. Ивар стоял, не решаясь сделать и шага; под ногами Барракуды захрустело битое стекло, потом хруст оборвался. Ивар выждал минуту; потом, сам того не желая, двинулся следом. Барракуда сидел перед глухим пластиковым щитом — то есть Ивару показалось, что он сидел, а на самом деле он стоял на коленях, закрыв лицо руками. До обомлевшего мальчика донеслось приглушенное: — Сквозь ночь… Сквозь день… Травой сквозь могильные плиты… Сила земли. Сила воды… Ор загг, ор хон, ава маррум… Услышь, защити, сохрани мое имя, сохрани мою душу… У Ивара мороз продрал по коже. Ему как-то сразу стало ясно, что Барракуда действительно остановился у последнего предела. На краю. Ивар шагнул вперед — под ногами отвратительно хрустнуло. Барракуда не обернулся — он все так же прятал лицо в ладонях, и до Ивара доносились монотонно повторяющиеся слова и фразы, незнакомые, щекочущие слух. Тогда он опустился рядом. — Этот день, — хрипло сказал Барракуда. — Мы дожили… Этот день. Ивар прерывисто вздохнул. И спросил, еле ворочая запекшимися губами, спросил неожиданно для себя: — А правда, что вы знали… мою маму? — Да, — отозвался Барракуда, не поднимая головы. — Она была… хорошая. — Она была хорошая, — повторил Ивар шепотом. — И отец всегда любил только ее. — Да, — кивнул Барракуда. — Только ее… еще Саню и тебя… Ивар вспомнил, как дрожал голос надменного Командора Онова: «Ты получишь все, что потребуешь… Этот мальчик дороже… Возьми меня заложником. Отпусти его…» А потом колени отца глухо ударились о пол. ЦЕНА. Цена… Какая сложная система ценностей… Отец отрекся от себя, он пожертвовал честью, и что по сравнению с этим — пожертвовать жизнью… Своей. Но он пожертвовал сыном… Значит, есть для него нечто более ценное… Как для Барракуды — этот самый его Род?.. — Прости меня, — сказал Барракуда. Едва слышно завибрировал пол. Барракуда вздрогнул: — Шлемы… Ивар механически натянул шлем; Барракуда опустил забрало, и глаза его скрылись под толстым слоем дымчатого пластика. Ивар мельком подумал, что, возможно, никогда больше не увидит его лица. Штурм начался на десять минут раньше времени. Первым делом Поселок отравили дурманящим газом — и напрасно, потому что среди людей Барракуды не нашлось никого, кто пренебрег бы шлемом. Тяжелые клубы газа оседали под ноги уходящим на корабль людям, когда первый основательный удар Города разнес ворота Поселка в искореженные клочья. Ивар не видел этого и не знал; он ощутил только, как содрогнулось упрятанное в недрах планетки сооружение — конвульсивно дернулось, как живое существо, предчувствующее близкий конец. «С первым же залпом атаки… я убью этого мальчика»… Ивар ощутил приступ нового тошнотворного страха. Поселок содрогнулся еще — обрушилась гроздь внешних лифтов. — Больше шума не будет, — сказал Барракуда. — Они пойдут тихо. Пискнул браслет на руке Генерала, и в наушниках Ивара затрещало сбивчивое: — В небе наблюдатель… ш-с-ф-ш… Они найдут шахту… ш…с…ш… Говоривший бранился через слово. Генерал, по-видимому, переглянулся с Барракудой. — Десять минут, — сказал тот едва слышно. — Десятиминутная готовность, — сообщил Генерал своему бранчливому собеседнику. — Мы идем на борт. Барракуда ступил на трап; навстречу ему приветственно распахнулась железная пасть внешнего люка. Генерал шел следом. Ивар вдруг стал, будто ему перебили ноги. Барракуда мягко, но настойчиво потянул его за руку. — Вы обещали, — прошептал Ивар, сам еще не веря в происходящее. — Вы обещали… отпустить меня! Вывести на поверхность! — Я не успел, — лицо Барракуды оставалось скрытым под пластиковым забралом. — Я не успел, — в голосе его скользнули почти панические нотки. — Я не успел. Не успел. — Вы ОБЕЩАЛИ! — Не успел. Ивар почувствовал, как твердь уходит из-под ног… Это почти смерть. Это хуже смерти. Вечное изгнание?! — Отпустите! Немедленно! Меня! Сейчас! — Куда?! Заблудишься, все системы поселка отключены, после старта возможна серия взрывов… — Время, — нервно сказал Генерал. Ивар прыгнул. Это случилось помимо его воли — он вдруг обнаружил себя в воздухе, а еще через мгновенье ему навстречу бросился железный пол, и, едва коснувшись его, он уже вставал снова, не чувствуя боли в разбитых коленях. — Ивар!! Бежать. Бежать, пока они не опомнились, они взрослые и бегают быстрее… — Генерал, назад! На борт! Это Барракуда. Обломки под ногами. Лабиринт безлюдных переходов, давит на плечи шлем, как тяжело дышать… бегущему… — Ивар, стой!! Винтовая лестница. Жесткая рука хватает за плечо; немыслимым образом вывернувшись, Ивар кинулся в проем, пролетел несколько метров и шлепнулся как кошка — на руки и ноги. Теперь у него преимущество — пока еще Барракуда спустится… Но колени болят. И тяжелеют ноги. И нечем дышать. В наушниках писк. Ясный голос Милицы: — Кай, возвращайся. Стартуем, Кай… Хрип Барракуды: — Ждите… Минуту… — Они выследят шахту, Кай… Стартуем. — Минуту… Ивар понял, что задыхается. Перед глазами у него давно потемнело, только в самом центре этой пелены оставалось зрячее окошко. Коридор вел вниз и вниз — явно не туда, куда следует бежать, и все ниже опускался железный потолок; повинуясь скорее инстинкту преследуемого, нежели остаткам рассудка, Ивар забивался все дальше в какую-то подсобную нору, где низкий потолок нависал почти в метре над железным полом и сводил на нет преимущества его взрослого преследователя. Свист в наушниках. — Барракуда… Кай… Возвращайся… Стартуем… Железный грохот под башмаками оборвался: Ивар вылетел на пористое покрытие широкой площадки с круглым проемом в центре. Запнувшись одной ногой о другую, он долго еще продолжал лететь вперед — пока не растянулся в полный рост, распластался, выбросив перед собой сведенные руки. Все… Конец пути. Он смог откинуть за спину шлем и схватить ртом нездоровый, дурно пахнущий воздух. Лучше отравиться, чем задохнуться… Наверное. Тонко и неразборчиво пищали сброшенные вместе со шлемом наушники; Барракуда подбежал и остановился рядом — и тогда Ивар удивился, почему не стихает отчетливый топот ног. Сбивающийся, отчаянный топот. Барракуда, не отрываясь, смотрел вперед, и проследив за его взглядом, Ивар увидел несущуюся по ребристой кишке коридора человеческую фигуру. Бегущему потребовалось несколько секунд, чтобы вылететь на площадь перед упавшим мальчиком и стоящим над ним мужчиной; здесь он замер, будто налетев на стену, и вскинул руку, вооруженную коротким толстым стволом. Забрало его шлема оказалось абсолютно непрозрачным. Что-то хрипло, неузнаваемо, металлически сказали наушники. Ивар поднял взгляд на Барракуду; тот медленно стянул свой шлем, обнажая залитое потом лицо с темной полоской ощетинившихся усов. Ивар посмотрел на вооруженного человека и удивился, почему рука со стиснутым в ней стволом мелко дрожит. Человек смотрел на Ивара, но мальчик видел только блестящий дымчатый пластик. Резанул уши тонкий писк — это на руке у Барракуды ожил браслет. Ивар услышал сдавленное: — Стартуйте. Стартуйте. Стартуйте сейчас. Вооруженный человек шагнул вперед. Ивар заплакал и кинулся ему навстречу. …Белый Рыцарь, восставший из праха Белый Рыцарь явился-таки к нему на помощь. Явился, рискуя жизнью, обогнав в дикой скачке всех своих воинов, явился вовремя… И бьется на ветру снежно-чистый плащ. И ослепительно, незамутненно сияет камень на рукояти меча… Лицо отца было мокрым, и седые волосы слиплись на висках. Ивар обхватил его колени, потом жадно потянулся, встал, чтобы прижаться лицом к тяжело вздымающимся ребрам. Ударился об пол непрозрачный дымчатый шлем. Ивар почувствовал, что теряет волю и память — растворяется, расплывается в потоке нежности, вины и страха за него, за сына… …Бежал, сбивая ноги. Не ждал увидеть Ивара живым — а вот увидел… Прошло всего несколько секунд. Резкое движение отца вывело Ивара из сладкого оцепенения: — Стоять!! Вскинутый ствол. Холодные глаза Барракуды, насмешливые, жестокие. Размазанное в броске тело, утробный хлопок выстрела, резкий неприятный запах, снова выстрел — месиво огня, расползающееся по пластику на потолке, нога Барракуды на самом краю круглого проема… Оттолкнув Ивара, отец бросился вперед, подставив локоть под прыгающее в руке оружие — но кобура на поясе Барракуды уже опустела, и в глаза Онову уставился неестественно глубокий темный раструб. …И на пути Белого Рыцаря встал извечный враг его, и черен плащ его, и черен меч… Черный Рыцарь встал на пути Белого… а Белый Рыцарь встал на пути Черного, и два пути слились в один, а на одном пути двоим не разминуться, и вот уже летят искры от впервые соприкоснувшихся лезвий… Железное небо — небо вращающихся мечей. Красное солнце навсегда зависло над зубчатой кромкой леса — ему уже не опуститься и назавтра не встать… Он успел заметить удивление в глазах отца и горечь в глазах Барракуды, он успел заглянуть в бездонную воронку чьего-то ствола, а потом сознание его снова сдвинулось, и он увидел маленького пажа, бросившегося между двух мечей. Вопиющее нарушение этикета! Потом огненный шар разорвался прямо перед его лицом — отшатнувшись, он потерял опору под ногами. Горящий потолок вскрикнул двумя голосами. Обрывок провода хлестанул его по лицу. Что-то больно впилось в спину, в плечо; прямо перед глазами оказалась огромная лопасть колоссального вентилятора. Ивар с трудом продохнул — болели ребра — и тут только понял, что не летит больше, а висит посреди мира в паутине тонких пластмассовых нитей. Над головой оказался далекий железный пол, а под ногами замерли два лица — одинаково белых, с широкими круглыми глазами, два лица в круглом проеме, ага, вот куда он свалился… — Ивар?! Он шевельнулся — и сразу же все поменялось, верх стал низом и опасно приблизился: далеко на тусклом металлическом покрытии пузырилась и исходила паром широкая неприятная лужа. — Ивар?! Они оба склонились над краем проема, почти соприкасаясь головами. Ивар отстраненно подумал, что вот они ровесники, но отец выглядит лет на десять старше… — Не двигайся, сынок… Сейчас… Он удивился: что — сейчас? Лопасть вентилятора оказалась теперь совсем близко — Ивар оперся на нее коленом, потом бедром, потом вцепился руками. Какая древняя, уродливая, нерациональная машина. Ветряная мельница… Он прикрыл глаза. Зеленый пригорок с нарядной мельницей на вершине, широкие крылья увязли в синеве… — Ивар, держись… Они о чем-то совещались; Ивар удивился, узнав знакомое Барракудино: «Не ори на меня! Я сказал, не ори на меня!!» Откуда писк?! А, это наушники за спиной… Едва слышный голос твердит и твердит: Кай, возвращайся… Стартуем, Кай… Стартуем… Широкая лопасть зачерпнула его, как ложка зачерпывает кусочек мяса. Ивар вцепился в нее руками и подбородком — а лопасть лениво, медленно обрывала пластмассовые нити удерживающей его паутины. Ветряная мельница. В недрах объекта «Пустыня». Надо же! — Не ори на меня!! Ты сильнее, ты удержишь… Ивар повернул голову. Соседняя лопасть, тоже огромная и ленивая, уже скрывалась во тьме некой иззубренной щели. Лопасть, несущая Ивара, лопасть, за которую он имел несчастье уцепиться, спешила вслед за товаркой. Он не поместится в щель. В мясорубку; мама, не надо, ну не надо, пожалуйста… Он судорожно глянул вниз — далекий железный пол, пузырящаяся лужа… Выбирай. В фарш — или в лепешку. — Ивар, не бойся!! Еле слышно шелестели наушники: Кай, возвращайся… Скорее, Кай… Скорее… Потом в их шелест ворвался раздраженный крик Барракуды: — Да стартуйте же! Ради Прародины, стартуйте сейчас! Нет, Кай… Нет, нет… Скорее… Мы никуда не уйдем без тебя… — Ивар, ты держишься?! Он понял, что не чувствует рук. На его глазах собственные, ставшие чужими пальцы медленно разжимались. — Давай, Онов!! Давай, Дима! Давай! Скрип металлического троса. Ивар увидел надвигающуюся сверху тень; потом рука, цепкая, как лапа манипулятора, ухватила его за шиворот: — Есть, Онов! Держи! Ивар почувствовал, как пахнет Барракуда — потной кожей, паленой тканью, еще чем-то… Наверное, мокрой травой. — Ивар… Разожми руки. Теперь разожми. Я держу, не бойся… Неужели он не понимает, что Ивар не властен над собственными пальцами?! Из щели несло затхлым. Отвратительный запах, запах смерти. Наверху что-то выкрикнул отец. Не ори на меня, вяло подумал Ивар. Руки Барракуды сдавили его до боли. До обморока… Пальцы разжались, и верх снова поменялся местами с низом. Внизу оказался белый как молоко отец — впрочем, сейчас он уже не был белым. Лицо его понемногу багровело — перекошенное усилием лицо, натянутый, как струна, железный трос… Вверху оставался тусклый железный пол с пузырящейся лужей. Нет, там, кажется, какие-то люди… Мы не уйдем без тебя. Мы не уйдем без тебя, — причитали наушники. Возвращайся… Скорее… Они… выследили шахту… Скорее… Лопасть, секунду назад удерживавшая Ивара, неспешно влезла в свою зубчатую щель. Отец захрипел — теперь он удерживает на весу их обоих… — Тяни, Онов! Тяни! Барракуда сжимал Ивара руками и коленями: — Я держу его, Дима! Тяни же! Хрип. Глухой стон: — Не могу… …Возвращайся, Кай… Возвращайся… — Закрепи трос хотя бы! Закрепи в пол! — Нету… Сил… Не могу… Маятник, имевший грузом мальчика и мужчину, качнулся. Тусклый металлический пол сделался ближе. По железному тросу скатилась капля крови: — Не могу, Кай… Руки… Женский голос в наушниках сменился мужским: — НА БОРТ! НА БОРТ, БАРРАКУДА! Стартуем… — Я не удержу, Кай!! — простонал Командор Онов. Весы, подумал Ивар. Огромные весы… Мы с Барракудой — на одной чаше, отец на другой… Барракуда осторожно сдавил Иварово плечо; скосив глаза, Ивар увидел маленький карабин, закрепивший конец троса на его поясе. Потом на лоб ему легла горячая мокрая ладонь: — Ивар… Барракуда тяжело, со свистом дышал. Глаза его казались как никогда круглыми — длиннофокусные объективы. — Ивар… Ты еще встретишь маму. Постарайся поверить… Ивар молчал. Тогда Барракуда выгнулся дугой, запрокидывая голову к Онову: — Дима!! Сейчас! Будет легче! Только держи!! Он перевел дыхание. Проговорил едва слышно: — До свиданья. В следующую секунду Ивара рвануло вверх. Мир взбеленился, и направления окончательно отказались считаться верхом или низом; тонкий трос тянул его, теперь уже точно тянул, и все ближе становилось перекошенное лицо отца — и Ивар не мог уже видеть… Но все-таки видел. Как тело Барракуды падает вниз, беззвучно ударяясь о лопасти… Как в зал с тусклым железным полом врывается отряд во главе с красивой озлобленной женщиной… Как Барракуда падает к ее ногам, и, отшатнувшись в ужасе, она получает в лицо целый веер кровавых брызг. ЭПИЛОГ — …Ты возвращаешься туда, откуда все мы родом. Легкого пути тебе… Молчание. Он знал, что, оглянувшись, увидит неподвижные лица осунувшихся людей, Регину и отца, глядящих в разные стороны, каменных, отчужденных. — Там… твоя Прародина. Там голубое над зеленым, там накрыт для тебя стол… Голос, произносящий слова давнего ритуала, не должен дрожать. Он и не дрожит — звучит ровно и глухо, как и полагается обрядом. — Легкого пути… Нет на тебе тяжких грехов… — Ивар готов был запнуться, но вовремя подхватил воздуха и твердо повторил: — Нет на тебе тяжких грехов. И да не будет длинной твоя дорога… Ступай… Кай Коваль. Когда нам будет тяжело и тоскливо, пусть тебе будет легко и радостно. Пусть лучшие из нас встретятся с тобой, и воссядут с тобой за зеленые скатерти под синим шатром… Возьми… Рука Барракуды не хотела удерживать фонарик. Ивар закусил губу и еще раз, уже без слов, попросил: возьми… Мертвые пальцы послушно приняли из его рук тускло светящийся кристалл. Ивар оглянулся. Вот они, смотрят. Угрюмые и злые, и раздраженные; Регина, придавленная своим нескрываемым горем, и отец, изможденный и страшно постаревший. Все смотрят на мертвого человека в пилотском кресле и на мальчика, неподвижно стоящего у подлокотника; они — не верят?! Что Барракуда — долетит?.. Ивар медленно поднял подбородок. Как тяжело распрямляться. Как ноют плечи и боли спина… Но он поднимает голову. Все выше и выше. Ну вот. Теперь он может улыбнуться. И улыбка выходит поначалу неестественная и трудная — но с каждым мгновением все легче. Все спокойней и свободнее. И безмятежнее. Вот так… Он стоит у подлокотника и улыбается. И знает, что сегодня пойдет к Стене Мертвых — туда, где бесконечными рядами тянутся таблички, вмурованные в искусственный камень. Где рядом выбиты имена мамы и Сани. Мамы… Сани… Он сядет, прислонившись к Стене спиной. Закроет глаза — и увидит черное небо, полное пульсирующих, ясных, не знающих ночи фонариков. |
||
|