"Гвардеец – Дороги Европы" - читать интересную книгу автора (Данилов Дмитрий Мастерович)

Глава 1

Только человек с буйной фантазией мог назвать Крушаницу городом. На вид деревня – деревней: несколько кривых узких улочек, непролазная грязь даже на центральном проспекте, ведущем к старой ратуше, скверно мощёные мостовые с вывороченными лошадиными копытами булыжниками. Разве что количество костелов впечатляло: чуть ли не через каждый дом стояли основательные здания, выстроенные из камня, с католическими крестами, сияющими на солнце особым духовным благолепием. Только на одной улице я насчитал не меньше десятка храмов. У приезжего, видевшего это издалека, могло создаться впечатление, что народ тут проживает смиренный и набожный, но оно вмиг рассеивалось, стоило только оказаться в черте города.

Михай безошибочно доставил нас к постоялому двору. Время было позднее, лавка Микульчика скорее всего давно уже закрылась, и смысла искать её на ночь глядя я не видел.

Народу на постоялом дворе хватало, но хозяин, получив от меня талер и заверение, что это – не последний, подсуетился: уплотнил нескольких жильцов победней и посговорчивей, а нас заселил на освободившееся место.

Ужин заказали в комнату, спускаться не стали. Внизу вовсю шла гулянка, вино лилось рекой, доносились тосты во славу Польши и её союзников и, похоже, моя родина в число их не входила. Были и пожелания на скорую гибель всех москалей, это наводило на определённые размышления. Особой враждебности вроде не слышалось, тосты произносились скорее по привычке, но кто знает. Светиться тем, что состоим на русской службе, не стоило.

Поскольку мы с Карлом представились курляндскими баронами, к нам не привязывались. Формально считали своими, лишних вопросов не задавали, а Михайлов и Чижиков всё больше помалкивали, хотя последний, как и многие из тех, кому довелось послужить в украинской ланд-милиции, довольно сносно умел разговаривать на польском.

Ещё один член моего отряда – Михай – и вовсе чурался соотечественников. Собственно, он сторонился практически всех, включая нашу команду. Лишь один я мог вытащить из него слово-другое, но потом поляк замыкался, будто боялся, что плотину его отрешенности прорвёт.

Чтобы как-то скрасить дорогу, я стал практиковаться в изучении польского. Михай, хоть и без сильного удовольствия, помогал. Давно замечено – чем больше языков знаешь, тем легче осваивать новые, поэтому к концу недели я уже вполне сносно изъяснялся по-польски, используя самые простые и распространённые обороты. Разумеется, беглая речь ставила меня в тупик, но сказать что-то элементарное и при этом быть понятным собеседнику я уже мог. На практике большинство людей обходится довольно скромным словарным запасом.

Нам принесли жареного поросёнка, овощное рагу, хлеб. С моего дозволения шустрая служанка притащила из погреба кувшин венгерского вина. Оно оказалось кисловатым и не очень хмельным, но я всё равно дал девушке лишнюю монету 'на чай'. Настраивать против себя прислугу не хотелось.

После сытного ужина задули свечи и улеглись спать. И хотя позади остался день утомительной скачки, а тело устало и нуждалось в отдыхе, сон не приходил. Всему виной был разговор с баронессой, растревоживший и без того неспокойную душу.

Я не собирался корить себя за то, что поддался просьбе Карла и заехал в родовое имение фон Гофенов. Многое побудило сделать этот крюк: и понимание, что в глазах кузена совершу, чуть ли не святотатство, если не заеду к матери, и изрядная толика любопытства узнать что-то о настоящем Дитрихе, да и та частица от него, что осталась где-то в глубине, жаждавшая хоть на пять минут повидать дорогое ему существо, – всё это наложилось друг на друга. Воля моя поддалась. Я не мог противостоять внутреннему натиску. Страх перед разоблачением, элементарная осторожность и здравый смысл оставили меня. И, наверное, не зря.

– Простите меня, – извиняющимся тоном сказала баронесса. – Я пришла, чтобы узнать, что произошло с моим сыном?

Точно также началась наша встреча на маленькой мызе где-то под Митавой. Я подумал, что женщина снова хочет меня в чём-то укорить, и не придал большого значения тоске, которая прозвучала в её словах.

– Со мной всё в порядке. Ваши упрёки в моей невнимательности справедливы, выводы сделаны. Обещаю писать раз в неделю, а то и чаще, – с наигранной усмешкой сказал я.

– Бросьте, – устало произнесла баронесса. – Вы действительно не мой сын. Отставьте шутки в сторону, они только унижают меня. Обмануть мать невозможно.

– Ничего не понимаю. Мама, почему ты решила, что я не твой сын? – удивлённо спросил я.

– Я слишком хорошо знаю Дитриха. Есть тысячи мелочей, выдающих постороннего человека: как он ведёт себя, как разговаривает, как ест, как спит… Сначала я не придавала им внимания, отгоняла подозрения прочь, но, не сомкнув глаз этой ночью, поняла: вы не тот, за кого себя выдаёте.

– Что ты говоришь, мама?!

– Прекратите! Прекратите, пожалуйста! – с надрывом сказала женщина. – Перестаньте измываться над матерью.

– Как скажешь, мама, – подавлено произнёс я.

– Не называйте меня матерью. Вы – не Дитрих. Но, Боже, как вы похожи на моего сына! Если бы я не рожала в здравом уме и трезвой памяти, то решила бы, что вижу его брата-близнеца. Но я хорошо помню, что у меня был всего один сын. И вы – точно не он. Скажите, Дитрих, настоящий Дитрих, жив? – с такой надеждой прошептала мать, что я почувствовал, как во мне что-то оборвалось.

В горле встрял сухой комок, слёзы навернулись на глаза. Что я мог сказать этой женщине? Правду? Но как это немилосердно и тяжело говорить, что её единственный ребёнок погиб, в тело его вселилась чужая душа, а от того Дитриха, которого она когда-то выпестовала, осталось только непонятное ощущения лёгкого, почти невесомого присутствия.

А если солгать? Нагромоздить груду лжи, сослаться на ушиб во время падения с коня, пытки в Тайной канцелярии, наплести вагон и бочку арестантов… Лишь бы дать ей успокоение, основанное на полной фальши. Могу ли я поступить таким образом с матерью? Нет, это выше моих сил. И, не потому что безмозглый дурак, бесчувственная скотина или что-то ещё в этом роде. Просто врать матери – кощунство. Она заслужила правду, какой бы страшной та ни была. Святая ложь не заслуживает высокого титула.

Я заговорил. Тяжело объяснять вещи, о которых и сам-то имею весьма смутное представление, но всё, что я мной рассказал, было чистой правдой, во всяком случай такой, как мне представлялось. И что самое странное – баронесса поверила. Наверное, потому что материнское сердце действительно способно отличить где правда, где ложь.

– Значит, Дитрих внутри вас? – спросила баронесса, осторожно касаясь моей груди.

– Да, – я не стал дёргаться в сторону, понимая, что ласка предназначается её сыну. – Если быть точным – какая-то его частица, осколок души. Даже не знаю, как это объяснить.

– Тогда не пытайтесь… А он может что-то сказать мне?

– Нет, я лишь ощущаю его присутствие. Лёгкое раздвоение сознания в некоторых ситуациях. Он очень слаб и не может взять контроль над телом. Я не понимаю, почему он вообще остался. Если верить человеку, из-за которого это случилось, Дитрих умер, ушёл на тот свет. Хотя, кажется, мы и в правду не исчезаем бесследно. Большего, извините, сказать не могу. Не потому, что не хочу, а потому что не знаю. Простите, меня, пожалуйста.

– За что? – поразилась женщина. – Разве это ваша вина? Я покачал головой:

– Нет, моего согласия не спрашивали, но я всё равно чувствую себя виноватым. Она поцеловала меня в лоб и сказала:

– Успокойтесь. Вы ни в чём не виноваты, молодой человек. Я буду молиться, чтобы вы довели до конца вашу миссию. Надеюсь, небеса смилостивятся, и мой сын вернётся. Вы верите в это?

– Кто знает, – тихо произнёс я. Если Дитрих вернётся, что станет со мной?

Уезжая, я оставил матери мешочек с полусотней дукатов и попросил позаботиться о дочке. Это всё, что было в моих силах.

Проснулись мы утром от выстрелов и криков встревоженных людей.

– В чём дело? – Карл присел на кровати, вытирая кулаком заспанные глаза. – Какая сволочь шумит под окнами?

– Сейчас узнаем.

Я глянул в окно, пытаясь разобрать, что творится на улице, и увидел кавалькаду гарцующих всадников, палящих на всю округу из пистолетов и мушкетов. Похоже, они чему-то радовались и спешили возвестить об этом событии стрельбой. Прямо как ковбои из плохих вестернов. В дверь постучали.

Я перевёл взгляд на Чижикова, тот понимающе кивнул и, осторожно, на цыпочках, подошёл к ней, отведя за спину пистолет с взведённым курком.

– Кто?

– Это я, служанка, – донесся тонкий женский голос. – Хозяин просил сказать, что пан Потоцкий прибыл и призывает всех постояльцев к столу, чтобы выпить с ним за благополучное возвращение. Пан за всё платит.

Мы переглянулись. Потоцких в Польше хватает, и далеко не все из них относятся к ветви знатных магнатов. Мне говорили, что всего насчитывается около шести разных шляхетских родов под этой фамилией. Тот Потоцкий, что занимался ввозом фальшивых денег, входит в какой-то из весьма захудалых, и по закону подлости, вполне мог прорваться сквозь все кордоны. М-да, ситуация не из приятных. Меня и Карла пан не знает, а вот Михая вполне мог запомнить, даже наверняка запомнил. Если не спустимся, не удивлюсь, если Потоцкий явится лично приглашать курляндских дворян отпраздновать его возвращение. Хочешь – не хочешь, а надо идти, садиться за один стол и делать вид, что радуешься благополучному исходу, а Михай с гренадерами пускай запрутся в комнате и не 'отсвечивают'.

Я попросил Карла одеться, выйти первым и разведать обстановку, а сам остался, чтобы проинструктировать остальных. Приказ: 'и носу не выказывать из комнаты' не вызвал у них пререканий.

– Да всегда, пожалуйста, – пожал плечами Чижиков. – Будем сидеть как мыши.

– Токмо винца попросите кувшинчик принести. Всё равно Потоцкий платит, – усмехнулся Михайлов.

– Ага, может ещё и девах поразбитнее пригласить? – не удержался я от колкости.

– Отчего не пригласить, – подкрутил ус Михайлов. – Я б не отказался. Моя благоверная далече и ничего не узнает, ежели никто не расскажет, конечно. Чижиков отвесил ему звонкий шлепок по макушке.

– Ты чего? – развернулся недоумевающий Михайлов.

– Того, – зло пояснил 'дядька'. – Не зарывайся, помни, что говоришь с унтер-офицером. Знай своё место, Мишка.

– Дык я ж шуткую, – попытался оправдаться незадачливый гренадер.

– Ты со мной шуткуй, а их благородие не трогай. Они пока милость к тебе проявляют, а то б давно зубы повыщелкали, – ощерился Чижиков.

Он был полностью прав. Нет ничего хуже для армии, чем панибратство. Стоит чуть ослабить поводья, и ситуация станет неуправляемой. Россия столько раз это проходила: в семнадцатом году, в середине восьмидесятых и начале девяностых прошлого века. Карл стремительно взлетел по ступенькам и едва не сбил меня с ног.

– Это он, наш Потоцкий, – с трудом сдерживая сбившееся дыхание, сообщил кузен.

– Понятно, – процедил я сквозь зубы, – Хорошо, пойдём знакомиться. Врага полезно знать в лицо. Один пожаловал или с Сердецким?

С последним мы хоть и служили в одном капральстве, но никогда не виделись.

– Сердецкого нет, умчался к себе в имение. А у Потоцкого дела в городе, вот и колобродит. Девок каких-то на улице похватал, танцы устраивает.

– Танцы – это хорошо. Правда, из меня танцор никудышный, – сказал я чистую правду.

Для дискотеки мои дёрганья может, и сойдут, но вот ни польке, ни мазурке меня сроду не учили.

– Плюнь, Дитрих. Все такие пьяные, что им будет не до того, как ты пляшешь.

Внизу дым стоял коромыслом. Человек тридцать шляхтичей в рысьих шапках и жупанах лихо отплясывали под зажигательную музыку. Я не видел никого в европейском платье. Похоже, дворянство предпочитало национальные костюмы, и, к слову сказать, мне это было по душе. В патриотизме полякам точно не откажешь.

Дам на всех не хватало, к тому же, некоторые пытались при удобном случае сбежать из корчмы, но бдительные кавалеры не давали им такой возможности. Беглянок под общий смех возвращали, чуть ли не силком заставляли выпить 'штрафную'. После этого красавицы не падали только потому, что их поддерживали. Ясновельможные веселились на всю катушку.

Пан Потоцкий восседал во главе залитого вином и пивом стола, вокруг него постоянно находился кто-то из трактирной прислуги, и шляхтич щедро швырялся деньгами направо и налево. Увидев меня, он сделал приглашающий знак рукой.

– Милости прошу к моему скромному столу.

– С удовольствием, – не стал отказываться я. – Позвольте представиться – барон Дитрих фон Гофен.

– Очень рад. Пан Анджей Потоцкий, из шляхты местной. Пропустим по чарке?

– Как не пропустить, обязательно пропустим.

Мы выпили за знакомство. Я, как следует, рассмотрел нового 'приятеля'. Пан был смугл и красив той дикой красотой, которая так нравится женщинам – широкие плечи, узкие бёдра, волнистые густые волосы цвета вороньего пера, бешено сверкающие глаза, прямой нос, изумительно правильные черты лица, где всё гармонично и до того ладно, что не верится. Наверное, он как нельзя лучше подходил для роли демона-искуссителя. И в тоже время я ощущал в нём недюжинный ум и силу. Такого лучше держать в друзьях, а не во врагах, но так уж сложилась жизнь, что мы находимся по разные стороны одной реки, имя которой – служение Родине.

Бутылка закончилась, Потоцкий отбросил её в сторону, даже не глядя, попадёт в кого или нет.

– Ещё вина! – закричал он. – Самого лучшего! Да побыстрее! Я вернулся всем смертям на зло!

Собравшиеся дружно подхватили, загалдели что-то в ответ. Видно было, что шляхтич пользовался популярностью, и отнюдь не только благодаря широким замашкам.

– Гуляем, ясновельможные! Всё серебро спущу сегодня, ничего не оставлю! – вновь завопил Потоцкий. – Донага разденусь, но вином всех напою!

– Слава! Аминь! – гулко пронеслось по залу, и гульба продолжилась.

Я понял, что незаметно отсюда не выскользнешь, и решил тоже принять участие в общем веселье, которое закончилось только под утро. Первый этаж постоялого двора к этому времени напоминал поле после побоища. Мертвецки пьяные люди лежали там, где застиг внезапный сон: на полу, подоконниках, на сдвинутых столах. Женщин почти не было, очевидно, их или отпустили, или растащили по 'нумерам'. Шатающиеся от бессонной ночи, похожие на призраков служанки, наводили порядок, стараясь не разбудить постояльцев, чтобы не нарваться на неприятности. Буйные во хмелю паны были ещё хуже на трезвую и больную голову.

Дверь в нашу комнату была заперта, я с трудом разыскал ключ и, открыв замок, добрёл до кровати и завалился спать. Сил не хватало даже на то, чтобы застрелиться, а именно такое желание возникло у меня днём, когда кто-то настойчиво принялся будить, не скупясь на выражения. Я заворчал, присел на перине и вперил злой взгляд на Чижикова.

– Чего пристал?

– Господин сержант, пора бы идти, лавку Микульчика искать. Скока ж можно в этом клоповнике помирать?

– Сколько нужно, – сказал я первое, что пришло в голову. – Буди Карла, скажи ему, что собираемся и идём.

– Дык это, – Чижиков вздохнул. – Нету Карла. Всю ночь его не было. Пропал ваш кузен, не знаю, куда запропастился.