"Леонид Андреев. Всероссийское вранье" - читать интересную книгу автора

на брата, они искренно обидятся, так как вранье их было в высшей степени
бескорыстно.
Не руководит врунами и желание сделать Помпонию приятное. Для такого
желания необходимо чувствовать к Помпонию приязнь и расположение, а ничего
подобного оратор не ощущает. Запрятывая в карман фрака бумажку, на которой
заслуги Помпония, после долгих усилий воображения, возведены в n-ю степень,
будущий оратор сообщает жене и всем встречным:
- Иду скотину чествовать!
И добродушно смеется. И жена и знакомые так же добродушно смеются: они
понимают не рассудком, но нутром, что хоть Помпоний и скотина, но чествовать
его нужно.
Помпония возводят в перл создания и благодарят Провидение, что оно
осчастливило мир Помпонием; Помпоний в свою очередь возводит в перлы
создания ораторов и горячо благодарит Провидение за их ниспослание на землю.
Атмосфера вранья густеет. Уже не один Наполеон сидит за столом, а целые
десятки Наполеонов, и на что уже расторопный лакей привычен к великим людям,
а и тот начинает удивляться: сколько господ собралось, и все до единого -
великие.
Сам юбиляр проникается уверенностью, что он фигура. Его "скромная
деятельность" всесторонне освещена и оценена, и он приятно удивлен ее
неожиданно громадными размерами. В столь же приятных чувствах обретаются и
ораторы: забыв, что они сами же произвели Помпония в перлы творения, они
искренно гордятся его обществом. Помимо того, каждый из них самостоятельно
произведен в перлы - удовольствие не малое. Сам перл - кругом перлы...
Особенный жар всему придает тот момент юбилейного торжества, который в
репортерских отчетах именуется "дружеской беседой, затянувшейся далеко за
полночь". Цицерон подходит к Катону и говорит:
- Я не хотел, Катон Катоныч, говорить за столом о ваших заслугах перед
русским обществом, - это было бы слишком похоже на официальную ложь. Но
теперь, когда мы здесь беседуем попросту, позвольте вас уверить, что если
Карфаген еще не разрушен, то скоро обязательно разрушится, и только
благодаря вам. Как попугай, в благородном, конечно, смысле, вы двадцать лет
твердите о необходимости его разрушения, и, как я слышал, сторожа в
строительном департаменте сильно заинтересованы вашими речами. Позвольте от
души поздравить вас.
Катон Катоныч покачивается и говорит:
- Это ты, Цицерошка? То-то я смотрю, прохвост какой-то. Только ты не
обижайся. Ты славный парень. Ты умный парень. Ты талантливый парень. Это
ничего, что ты прохвост. Это у тебя пройдет.
- Уже проходит, Катон Катоныч.
- Проходит! Поцелуемся, Цицерошка. Господа, черти, глядите на моего
друга, Цицерошку: вот кто истинный носитель заветов... заветов... Кто выпил
мою рюмку?
Тут же вертится маленький человек, до того маленький, что даже
похвалить не умеет, - а тоже хочется маслица хоть на самый крохотный
душевный бутербродик. После долгих колебаний он разбегается, подпрыгивает и
целует Катона в лысину. Катон удерживает равновесие и спрашивает:
- Кто это меня... мокрым по лысине?
- Это я-с. Поцелуй-с.
Катон соображает и аттестует: