"Леонид Андреев. Писатели" - читать интересную книгу автора

Леонид Николаевич Андреев

Писатели

БЕЛЛЕТРИСТ

В антракте.
- Ах, как я рада, что познакомилась с вами!
- Сударыня!..
- Смотрю на вас и думаю: вот он, настоящий писатель. И даже жутко
становится.
- Но почему же, сударыня?
- А вдруг пропишет? Нет, нет, я шучу. Но как я вам завидую: быть
писателем - это такое счастье...
- О да, сударыня.
- Влиять на толпу, будить в ней лучшие чувства, заставлять ее
переживать то, что вы чувствуете... "Ударить по сердцам с неведомой силой" -
так, кажется?
- Да, его здорово-таки ударили; ребро, кажется, переломили.
- Какое ребро? Я вас не понимаю. Кого ударили?
- Да корреспондента.
- Ах нет, я не про то. Впрочем, я не буду вам мешать. Я вижу вашу
задумчивость и понимаю ее. По-ни-маю! Вас посетила муза, и я уступаю ей свое
место.
Писатель сидит в задумчивости и изредка почесывает переносицу.
Из угла его рассматривают с жадным любопытством два юноши и шепчутся.
- Посмотри, как хмурятся его брови!
- А как величествен его лоб! Какие дивные мысли должны зарождаться под
его черепом!
- Заметь сосредоточенность его взгляда! Окружающее не существует для
него, он весь ушел в творческую работу. Быть может, в настоящую минуту в его
мозгу зарождается план величайшего творения. Быть может, как Гамлет, он
решает один из страшнейших вопросов бытия... О, как бы хотел я проникнуть в
его мысли!
Писатель чешет переносицу, рассеянно взглядывает на юношей, не видя их,
и думает:
"Давать двугривенный швейцару или не давать? Если дать, то придется
домой пехтурой чесать, а не дать - неловко. Я так сделаю: сначала приму вид,
что хочу дать ему денег, и даже в карман полезу, а когда он отвернется и
станет подавать платье другому, я как будто забуду и, тихонько так, пойду
себе. Непременно тихонько... Хотя можно и быстро: как будто впереди
кто-нибудь из знакомых и я хочу догнать его. Можно даже улыбнуться и кивнуть
головой. Хорошо в этих случаях быть с кем-нибудь: можно горячо заговорить о
пьесе и даже взглянуть прямо в лицо швейцару, но так, будто не видишь его.
Впрочем, можно и так: взглянуть на него и улыбнуться, такой широкой
человеческой улыбкой, как будто ты переживаешь величайшие человеческие
эмоции и не способен различать швейцара, а видишь только людей. Ведь
действительно, он человек - почему я должен видеть в нем непременно
швейцара? Ему, наверно, будет приятно, когда я ему улыбнусь; швейцары любят,
когда им улыбаются".