"Леонид Андреев. Москва, Мелочи жизни" - читать интересную книгу автора

если их бьют, как и Сирано, по голове, то только за неправду.
И любят люди не так, как любил Сирано, - я знаю и это. Они не гонят со
сцены наглого актера, осмелившегося любострастно взглянуть на их
возлюбленную, а или спокойно отдают ему свое сокровище, или, быть может, и
гадят, но только из-за угла, а потом скопом набрасываются на него и бьют.
Если женщина их не любит, они не устраивают счастье ее с своим противником,
но или обвиняют его в краже портсигара, или убивают: ее, соперника, даже
себя; наконец, пишут анонимные письма и доносы. Не умалчивают они и о
недостатках своего соперника: если он умен, доказывают его глупость, если он
дурак, изображают его безнадежным идиотом. Иногда поэты и пишут для дураков
любовные письма, но не дешевле, чем за рюмку водки - большую
десятикопеечную. Никто, наконец, не пользуется красноречием для любви: его
продают в суде, в книге, на кафедре, возлюбленную же молча обнимают и
целуют: она сама и догадывается, что это значит.
Умирать же так, как умер Сирано, не только никто не умирает, посчитает
за неприличие. Во-первых, умирают всегда дома, а не идут для этого в гости.
Умирать начинают не за полчаса до смерти, а лет за тридцать по меньшей мере.
Последнее, что перестало жить в Сирано, было его великое сердце - у
настоящих людей оно умирает первым, так как и мало, и худосочно, да и
излишне, говоря по правде. Страдая от боли, о боли именно и кричат, и если
рассказывают анекдоты, как Сирано, то в непременной связи с собственным
геморроем. Умирая, наконец, не вызывают на бой самое грозную смерть, а
просят послать скорее за доктором, и если поднимают руку, то вооруженную не
непобедимой шпагой, а пером, чтобы подписать завещание.
Все это я знаю, знаю вполне достаточно для того, чтобы жить, любить и
умереть как настоящему человеку. Но почему я не верю во все это и правдой
считаю то, чего никогда не бывает? Почему для меня убедительнее всех
социологических трактатов и грошовой психологической мудрости эта
неестественная смерть Сирано? Сейчас, в эту минуту, я вижу его, предательски
лишенного жизни, но не мужества, вижу его встречающим эту всем страшную,
бессмысленную смерть на ногах, как подобает мужчине, более гордый, чем сама
эта царица подземного царства, встречает он ее. Колеблются старые ноги,
дрожит рука, уже стиснутая железным объятием смерти, но шпага, орошенная
черной кровью негодяев, сверкает победным светом и до последнего движения не
изменяет великому сердцу, которому изменило все: счастье, любовь и сама
жизнь.
Дорогу гасконским дворянам!

2

По поводу одного помещенного в нашей газете рассказа послышались голоса
в защиту человеческой природы, будто бы оклеветанной автором. Есть
возражения против художественной стороны рассказа: указывают, быть может,
справедливо на его искусственность, манерность, видимое желание сгустить
ощущение ужаса, наконец, на слабую психологическую разработку конца, - этой
стороны вещи касаться не стану, не чувствую себя компетентным. Но по поводу
того, что самый рассказ есть не что иное, как гнусная клевета на
человечество, я позволю себе высказать несколько соображений. Вопрос хотя не
злободневный, в строгом смысле этого слова, но не чуждый современности.
Правда, из области общественных дел и интересов мне придется до известной