"Николай Андреев. Трагические судьбы. Как это было на самом деле " - читать интересную книгу автора

В коридоре им сразу же заломили ручонки, повели в опорный пункт. И
начали с ними угрожающе разговаривать. Заставили рассказать, о чем говорили
с Сахаровым. Через час приехал полковник. "Как сейчас помню, - рассказывает
Андрей, - он был сильно пьян. Начал на нас орать, что мы такие-сякие,
антисоветчики, что нас в порошок сотрет. Через час привозят моего отца, он
белый. У Женьки-то отец рабочий на "Красном Сормове" - что с простого
работяги возьмешь, а мой - заместитель директора кондитерской фабрики, уж
его-то можно было воспитывать по полной программе. Короче, орали на нас, на
моего отца и, наоравшись, отпустили. Но от нас не отстали, в школе
прорабатывали, в прокуратуру вызывали, отца чуть не до инфаркта довели.
Потом оставили в покое".
Через некоторое время отец Женьки рассказал им продолжение истории. Его
вызвали в партком и приказали: поедешь к Сахарову и поскандалишь с ним.
Делать нечего, он поехал. Позвонил в дверь квартиры номер 3, ему открыл
Андрей Дмитриевич и так доброжелательно его встретил, что Женькин отец
потоптался-потоптался, извинился и вышел...
Елена Георгиевна помнит этих ребят: "Да, да, школьники приходили. Мы
очень переживали за их судьбу, боялись, что их сломают".
Друзья из Москвы, из Ленинграда, конечно же, пытались прорваться к
Андрею Дмитриевичу и Елене Георгиевне. Но редко кому удавалось это сделать.
Юрий Шиханович приехал в Горький еще в феврале 1980 года - он и до дверей
квартиры не добрался, его скрутили и поволокли в опорный пункт. Когда Андрей
Дмитриевич и Елена Георгиевна побежали туда и начали требовать встречи с
Шихановичем, милиционеры попросту выкинули их из помещения, Боннэр при этом
досталось в глаз. А Шихановича отправили в Москву. За счет государства.
Один священник приводит такую трогательную историю: "В Ленинграде одна
чудная женщина рассказала мне: мечтает истратить свой отпуск на то, чтобы
поехать в тот город и ходить, ходить там по улицам в надежде его встретить и
сказать ему о глубоком сочувствии, о своей благовейной любви к нему. Я
отговорил ее - ради ребенка".
Да, путешествие в "город Сахарова" представляло собой опасное
приключение. Бэла Коваль рассказывает о второй своей поездке в Горький: "Я
приехала в ноябре 1981 года, когда Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна
проводили первую голодовку. Подходя к дому, я издали увидела Андрея
Дмитриевича и Елену Георгиевну, тепло одетых, на балконе. Они гуляли в
период голодовки. Я подошла к балкону. Наше общение продолжалось не более
трех минут, они потребовали, чтобы я быстро ушла - опасались, что меня
заберут. Елена Георгиевна сунула мне письмо для передачи в Москву.
Не понимая их страхов, нехотя двинулась к остановке, вошла в автобус,
купила билет, села. И сразу почувствовала неладное. Автобус обогнала машина,
подающая сигналы водителю. Стало ясно: это по мою душу. Автобус затормозил,
вошли два молодца, третий уже, оказывается, стоит за моей спиной. Меня
вывели - и в опорный пункт. Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна еще
находились на балконе и видели, как меня конвоируют. Мое сердце разрывалось
от горя: я знала, что они очень переживают. За себя я была спокойна.
Потом изнурительный семичасовой допрос. Допрашивал капитан Снежицкий.
Он доверительно убеждал меня, что сам наблюдал, будто Боннэр таскала тяжелые
сумки с продуктами, дескать, они только изображают голодовку, а на самом
деле вкушают разные деликатесы. Это было откровенное хамство, о чем я и
сказала Снежицкому. Он разъярился.