"Николай Андреев. За Русь святую! ("Рыцари Белой мечты" #1)" - читать интересную книгу автора

вспыхнут давно ожидаемые беспорядки. К сожалению, сомневаюсь, что Его
Императорское Величество сможет их подавить: обстановка явно не в его
пользу. Посему прошу Вас выехать в столицу. Я буду ждать Вашего прибытия.
Мне необходимо поговорить весьма о многом.
Скажем, готовы ли Вы будете возглавить другое подразделение, а не
вверенную в данный момент Вам дивизию? Предположим, где-нибудь возле
Петрограда. Обстоятельства могут так сложиться, что Северный фронт, и даже
Балтийский флот, будут намного важнее, чем Румынский.
Прошу Вас подумать над моими словами. Уверяю, что они имеют под собой
весьма определенную основу..."
Барон помнил Кирилла как весьма недалекого человека. Скорее, Великий
князь был гонщиком, прокладывающим новую автомобильную трассу по горам. Он
вилял, юлил, бросался от одного проекта к другому, от кружка - к кружку. И,
кажется, верил, что ему предстоит великая миссия.
Однако и Густав, как Колчак, хотел сперва отбросить в сторону глупое
послание. Барон так бы и сделал, если бы не упоминание о некоторых вещах, о
которых Кирилл Владимирович просто не мог знать.
Скажем, какую бутылку и какого шампанского выставили офицеры под
Рождество для своего командира. Как Великий князь узнал? Это была какая-то
мистика. Но в мистику Густав не верил. Во всяком случае, до сего момента. А
еще Романов писал о том, что грядущие события могут нанести вред Петрограду.
Для Маннергейма этот город значил слишком много.
Аптекарский переулок. Именно там он жил после приезда в Петербург, у
своей крестной матери, баронессы Скалон. До сих пор Густав помнил, как
удивил портного Карла Норденштрема. Не скаредностью или чем-либо еще. Нет, -
педантичностью.
Или, скажем, словно это было пять или шесть минут назад, перед глазами
представал облик первой пары гвардейских коней. Светло-гнедой масти, ровного
дыхания, прекрасного сложения. На иных в ту пору барон и не захотел бы
ездить.
Шпалерная улица. Мороз, легкий снежок на мостовой. Раннее утро. Только
недавно Империя вошла в новый, 1891 год. Густав в николаевской шинели с
бобровым воротником, полковой фуражке (красный околышек на ней тогда
особенно выделялся), приезжает в штаб Кавалергардского полка. Да, столица
империи навсегда оставила след в душе Маннергейма. И если ей грозила
опасность, то он был готов поверить в мистику. К тому же и вправду отпуск не
помешает...
Также Кирилл просил поговорить с Сахаровым, командующим Румынским
фронтом, и сообщить сомнения и волнения Романова насчет ближайшего будущего
империи. А также намекнуть на то, что вскоре обстановка в стране совершенно
переменится...
С самого утра шестого февраля генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин
был на нервах. Вчера ему пришлось думать над ответом любимой, Ксении. В
письме она спрашивала, если у них появится ребенок, не станет ли Антон
Иванович меньше любить ее? Конечно же, ответ был ясен. Но Деникин
волновался, как бы в его сердце нашлось место для детей. Вдруг он сможет
любить, горячо, пылко, неистово, лишь Ксению?
Да еще и от Великого князя Кирилла Владимировича пришло письмо. Это
было более чем странно. Романов не имел никакого отношения к сыну
крепостного крестьянина и польки?