"Путь Пилигрима" - читать интересную книгу автора (Диксон Гордон)

•••
Глава четвертая
•••

Курьерский корабль алаагов, имеющий форму гантели, тот, в котором везли Шейна, резко опустился вниз, как сверхскоростной лифт. Создавалось впечатление, что желудок плавает внутри тела, материализуя тревогу, сопутствующую Шейну на всем пути от Милана.

Вскоре его организм приспособился, и он ощутил себя невесомым, когда на месте его удерживали только подлокотники кресла. Видовой экран панели управления почти весь был закрыт массивными, одетыми в белую униформу плечами девятифутовой алаагской женщины-пилота. Но такое же изображение было на экране, вмонтированном в спинку стоящего перед Шейном кресла, так что ему открывался уменьшенный вид Твин Ситиз - городов-близнецов Миннеаполиса и Сент-Пола.

Летом эти города, основные населенные пункты того, что некогда было Миннесотой, одним из штатов бывших Соединенных Штатов Америки, были бы видны сверху только частично. Густо обсаженные деревьями проспекты и улицы тогда создавали бы иллюзию не более чем двух небольших отдельных бизнес-центров, окруженных густым лесом. Но сейчас, в последние месяцы уходящего года, здания в обоих городах и пригородах полностью представали взору, поскольку ветры ранней зимы оголили ветки деревьев, и земля была усыпана грудами листьев. Казалось, что сама зима - тоже прислужница алаагов, убравшая из пейзажа все мягкое и нежное.

Даже снег мог бы немного смягчить бескомпромиссную резкость представшего перед Шейном вида, но на земле и деревьях еще не было снега, способного прикрыть их наготу. Шейн посмотрел вниз, на пустые с виду магистрали. В правление алаагов они были такими же чистыми, но более холодными, чем те, что он недавно видел в Милане, в северной Италии; в особенности чистыми они были здесь, вблизи штаба всех пришельцев на Земле - это здание стояло над главным навигационным водосбором на реке Миссисипи. Тот пункт назначения, в который Шейн теперь возвращался без возможности выбора.

Запах, исходящий от пилота, еще раз привлек его внимание. Это было неизбежно в тесном пространстве небольшого воздушного судна - несомненно, и его человеческий запах раздражал пилота. Хотя, будучи алаагом, она ни за что не призналась бы, что замечает такие вещи. Ее запах для его ноздрей едва ли был приятным, но не таким уж противным. Это был всего-навсего запах другого животного. Нечто, напоминающее вонь конюшни или коровника, со слабым кислотным оттенком, изобличающим мясоеда. Ибо алааги, хотя и нуждались в специальном подборе земных продуктов питания для их, отличной от человеческой, системы пищеварения, были, как и люди, всеядными существами, определенная часть диеты которых состояла из мяса - хотя и земных обитателей, но не людей.

Такое исключение человеческого мяса из диеты алаагов могло быть всего лишь политикой пришельцев. А могло и не быть. Даже после почти трехлетнего пребывания здесь, в самом центре алаагского Командования на Земле, во многих случаях вроде этого Шейн не мог постичь истинных мотивов чужаков или же его соображения оказывались ошибочными…

Он заставил себя прекратить философствования по поводу диеты чужаков. Это было несущественно, как несущественна разница между обликом Твин Ситиз в июне и ноябре. Та и другая мысль были приманками подсознания - нужно же было оправдать нежелание думать о ситуации, ожидающей его совсем скоро.

Всего через несколько минут он снова окажется в доме своего господина и будет докладывать ему - Лит Ахну,

Первому Капитану и командующему всех алаагов на захваченной, подвластной им Земле. И на этот раз, в первый раз, он предстанет перед этим всемогущим владыкой, зная за собой двойную вину в том, что для самих алаагов было преступлением, наказуемым смертной казнью, не говоря уже о слугах. Дело не только в нарушении приказа - он нарушил его при исполнении своих обязанностей в качестве курьера и переводчика Первого Капитана.

В этом было нечто ироническое. За последние несколько лет он привык думать о себе как о человеке, хорошо приспособленном к существованию под властью пришельцев. Он продолжал верить в это буквально до того момента, с которого прошло всего несколько часов. А теперь ему приходится сталкиваться с тем, что он столь же уязвим, что и любой его соплеменник.

Как члену Корпуса курьеров-переводчиков, принадлежащего Первому Капитану Земли, ему хорошо платили, он жил в хорошем жилище и нормально питался - на удивление хорошо по сравнению с подавляющим большинством своих соплеменников. В результате он уверовал в свою способность избегать неприятностей с хозяевами. Но несмотря на все это, уже дважды на него находило помешательство, yowaragh, как если бы он был одним из массы обыкновенных изнуренных жителей Земли. Хотя ни один чужак и не знал об этом, Шейн уже дважды бросал им вызов.

Более того, за только что прошедшие часы он открылся нескольким членам группы Сопротивления людей в Милане.

Сейчас, на обратном пути в штаб хозяина, Шейн осознал, что не отличается от остального человечества. Как и все люди, он ходит по лезвию ножа между абсолютными законами и властью правящих, с одной стороны, и возможностью того, что в любой момент неконтролируемый внутренний взрыв заставит его совершить нечто непредсказуемое, что привлечет к нему внимание захватчиков.

Странно, подумал он, что это только теперь задевает его за живое - через три с лишним года после того, как алааги приземлились и быстро, без усилий, завоевали Землю. Ему пришлось признаться себе, что его ужасают возможные последствия следующей вспышки безумия. Он видел проводимые алаагами допросы и исполняемые наказания. Он понимал, в отличие от людей Сопротивления - как это было в Милане,- что буквально не существует надежды на успешное восстание против военной мощи пришельцев. Любой, кто пытался бы действовать против алаагов, накликал бы на себя неминуемую и мучительную смерть - как наглядный пример для других людей, которых могла бы увлечь мысль о восстании.

И все это касается и Шейна, так же как любого другого человека, несмотря на ценность его работы для чужаков и любезность, с которой Лит Ахн, казалось, всегда обращался с ним.

Но в то время как логическая часть его разума давала ему этот урок, закоулки рассудка изыскивали средство, как обойти эту ситуацию и избежать любого риска в будущем, который мог бы вызвать в нем реакцию безумия. Он вспомнил, насколько легко было бы снова войти в контакт с людьми Сопротивления. Все, что надо было сделать,- это купить двухцветный плащ пилигрима на золото, которое мог иметь при себе только человек в услужении у чужаков, вроде него самого. Мечта о восстании даже для него была невероятно соблазнительной - никогда до пришествия алаагов не мог он представить, насколько соблазнительной. Он задержался на этой мысли. Нельзя забывать, до чего она безнадежна и фальшива. Он должен помнить, что единственная его цель - выжить самому. Только этот выбор ему и оставили алааги.

Итак, он должен жестко контролировать себя и продолжать хладнокровно прокладывать себе путь среди окружающих его рифов алаагского образа жизни. Он в состоянии сделать что-то для собственной безопасности.

Прежде всего, представ перед Лит Ахном, он вынужден будет дать объяснения по поводу двух только что совершенных в Милане преступлений. Необходимо оправдать свою ложь Лаа Эхону о собственной ценности; еще большая опасность заключается в том, что он помог Марии бежать. На мгновение при мысли о ней вернулась невыразимая тоска. Если бы выпал случай узнать ее… Он заставил себя вернуться к неотложным проблемам. Если алааги и в самом деле заподозрят его, то воспользуются устройствами, которые наподобие механических ищеек могут вынюхать, что он без разрешения ушел из здания миланского штаба.

Это было, по понятиям алаагов, самое опасное из двух преступлений, только что совершенных им,- преступлений с точки зрения алаагов. Меньшее преступление - ложь Лаа Эхону по поводу оценки его качеств Лит Ахном - с большей вероятностью выйдет на свет.

Корабль, на борту которого находился Шейн, был уже у места посадки.

Лживый зверь, в глазах алаагов,- ненадежный зверь и поэтому должен быть уничтожен. Ему придется каким-то образом объяснить сделанное Лаа Эхону заявление - но в данный момент он не имел представления, что придумать. Возможно, выкинь он это из головы, решение придет само собой…

Он сознательно попытался сделать это, и мыслями по привычке снова обратился к фантазии о Пилигриме, который, подобно ему самому, живет под личиной курьера-переводчика Лит Ахна и стоит так же выше всех алаагов, как они - выше людей.

Он мечтал, что Пилигрим будет носить такое же безликое одеяние, в каком ходит Шейн среди своих соплеменников. Однако эти же люди поймали бы его одного, вдали от алаагов или внутренней охраны, и разорвали на части, узнай они, что он - один из избранных, нанятых их хозяевами.

Пилигрим будет неуловимым и неподвластным контролю алаагов. Он бросит вызов их законам и власти. Он будет спасать людей, попавших в сети тех самых чуждых законов и правил,- подобно тому, как Шейну удалось, скорее по везению, вырвать Марию из когтей миланского гарнизона.

И самое главное, Пилигрим доведет до сознания пришельцев тот факт, что они - не хозяева Земли, какими себя считают…

В течение нескольких минут, пока курьерский корабль совершал посадку, Шейн позволил себе погрузиться в эти грезы, воображая себя на месте Пилигрима, наделенного властью, которая ставит его выше даже Лит Ахна, не говоря обо всех остальных хозяевах-чужаках, от одного только взгляда которых у него все замирало внутри.

Наконец он стряхнул с себя наваждение. Это, конечно, хороший способ остаться в здравом уме; но станет опасным, если дать себе волю и оказаться под наблюдением чужаков, как и должно было случиться через несколько секунд. Кроме того, он мог позволить себе ненадолго отложить свои грезы. Через пять минут он окажется в маленькой отгороженной спальне - своем жилище - и сможет думать о чем угодно, включая и то, как не дать Лит Ахну раскрыть ни одно из своих недавних преступлений.

Курьерский корабль находился сейчас прямо над местом назначения. Посадочная площадка, на которую он должен был опуститься, была устроена на крыше колоссального сооружения высотой всего лишь двадцать этажей над землей, но столько же под ней и занимающего площадь в несколько акров. Как и все сооружения, перенесенные на другое место или построенные алаагами, оно сверкало; в лучах бледного, холодного ноябрьского солнца казалось, оно облито жидкой ртутью. Эта сияющая поверхность представляла собой защитный экран или покрытие - Шейну никак не удавалось выяснить, какое именно, поскольку алааги никогда не говорили об этом, полагая само собой разумеющимся. Будучи установленным, этот экран, очевидно, не требовал ни обновления, ни текущего ремонта, хотя Первый Капитан часто выключал его.

В тот момент, когда казалось, что корабль сокрушит крышу, некоторая часть серебряной поверхности пропала. Взору предстала плоская серая поверхность и взвод огромных людей, набранных в качестве Внутренней охраны для пришельцев. Они стояли, в доспехах и вооружении, под командой офицера-алаага. возвышавшегося в белых доспехах над самым высоким из них. Офицер был мужской особью, как заметил Шейн, о чем говорили узкие доспехи на нижней части туловища.

Как только корабль коснулся поверхности площадки его люк открылся и вышел пилот Шейна. Охранники сразу отступили, давая возможность вышедшему вперед алаагу встретить летчицу. Шейн, потерявшись за ее мощной фигурой, последовал за ней.

– Ам Мехон, двадцать восьмой ранг,- представилась летчица.- Возвращаю одного из животных Первого Капитана, по его приказу…

Она полуобернулась и указала массивным большим пальцем левой руки на Шейна, стоявшего на почтительном расстоянии в два шага позади нее.

– Арал Те Кин,- представился алааг-охранник.- Тридцать второй ранг…

Он слегка наклонил голову в шлеме, признавая тот факт, что пилот-курьер выше его на четыре ранга. Но наклон головы был бы таким же и для самого Первого Капитана.

Теоретически все алааги были равны, и низший по званию, находясь при исполнении, мог отдавать приказы высшему. Здесь, на высотной посадочной площадке Дома Оружия, как всегда называлась резиденция Первого Капитана, объединенная со штабом, постовой офицер, контролируя зону, обладал властью. Только вежливость диктовала легкий поклон.

– Этот зверь должен немедленно представить рапорт Первому Капитану,- продолжал офицер. Его шлем слегка повернулся, и прорезь для глаз сфокусировалась на Шейне.- Ты меня слышишь, зверь?

Шейн ощутил внезапную тошнотворную пустоту в желудке. Вряд ли возможно, что о совершенном им в Милане уже известно и доложено Первому Капитану. Он стряхнул с себя эту непрошеную слабость. Разумеется, это невозможно. Но даже преодолев приступ страха, он чувствовал, что у него крадут долгожданный покой и тишину его спальни, предвкушаемую возможность все обдумать. Тем не менее при исполнении приказа промедление недопустимо.

– Слышу, безупречный господин,- ответил Шейн по-алаагски, возможно более низко склоняя голову.

Он прошел мимо пилота и Арал Те Кина в сторону сооружения с навесом; внутри находился лифт, который доставит его к месту встречи с Лит Ахном. Высокие люди - бойцы внутренней охраны - слегка презрительно глядели на него сверху вниз, расступаясь и давая дорогу. Но Шейн уже настолько привык к их отношению к себе подобным, что даже не обратил на это внимания.

–…Я слыхала, есть немногие звери, которые могут говорить на нашем языке, как настоящие алааги,- услышал он позади себя слова пилота, обращенные к Арал Те Кину,- но до сих пор не верила этому. Если бы еще голос не был таким писклявым…

Шейн захлопнул дверь специального лифта, не дослушав. Он встал на круглый зеленый диск площадки для спуска.

– Подземный этаж двадцатый,- скомандовал он, и построенный пришельцами лифт подчинился, быстро опустив его на место назначения, двадцатый этаж ниже поверхности окружающего их города.

Спуск окончился так же внезапно, как и начался, и колени Шейна подогнулись под действием замедления, которого алааг не заметил бы. Он вышел в широкий коридор, пол которого был выложен черными и белыми плитками, а стены и потолок сделаны из какого-то однообразно серого материала.

За стойкой дежурного напротив лифта сидел офицер-алааг, занятый разговором с кем-то через терминал системы связи, вмонтированный в стойку перед ним. Шейн сразу остановился, сделав один шаг из лифта, и стоял не двигаясь. Наконец разговор был окончен, и алааг выключил связь, взглянув на Шейна.

– Я - Шейн Эверт, курьер-переводчик Первого Капитана, безупречный господин,- промолвил Шейн, видя перед собой бледное, ширококостное и бесстрастное, напоминающее человеческое, лицо под гривой совершенно белых волос. Именно этот пришелец видел его раньше не менее двухсот раз, но, как большинство алаагов, почти не отличал одного человека от другого, даже если они были противоположного пола.

Алааг продолжал пристально смотреть на Шейна в ожидании.

– Я вернулся из курьерской поездки,- продолжал Шейн,- и безупречный господин на высотной парковке сказал, что мне приказано немедленно представить рапорт Первому Капитану.

Дежурный офицер опустил взгляд и снова заговорил через терминал, разумеется, проверяя сказанное Шейном. Обычно перемещения отдельно взятого человека мало заботили алаагов, однако вход в апартаменты Первого Капитана, находящийся в коридоре справа от Шейна, строго охранялся. Шейн мельком взглянул в противоположном направлении, влево, туда, где была его комната и комнаты других слуг Лит Ахна, а также апартаменты его супруги Адты Ор Эйн.

Шейну пришлось непрерывно нести службу в присутствии алаагов в течение трех дней кряду. Кульминацией было то губительное и, возможно, уже ставшее явным помешательство, накатившееся на него в Милане. Желание возвратиться в свое жилище, остаться одному было сродни отчаянной жажде запереться в таком месте, где он будет вдали от ежедневного террора и приказов, где сможет наконец отвыкнуть от постоянных страхов и на покое зализать свои раны.

– Можешь докладывать по инструкции.

Голос дежурного алаага за стойкой прервал его мысли.

– Повинуюсь, безупречный господин,- ответил он. Он повернул направо и пошел по длинному коридору, слыша цоканье своих каблуков по твердым плиткам, отдающееся эхом от стен. Вдоль этих стен на расстояниях не более полудюжины шагов алаага висели «длинные руки» - аналоги людских винтовок,- заряженные и готовые к употреблению. Но несмотря на свою реальную смертоносность, они висели там в основном для видимости, являясь частью модели милитаристской культуры алаагов и оправдывая название «Дом Оружия» для жилища Лит Ахна.

Это и вправду был дом оружия; но его военная мощь заключалась не только в устрашающе губительных, по человеческим меркам, устройствах на стенах. За серебряным защитным экраном находились внушительные портативные приспособления, способные превратить целые области Земли в обуглившиеся руины - во всех направлениях, до линии горизонта и за горизонтом. На мгновение Шейн вспомнил то, о чем не думал несколько лет,- военные соединения землян, которые в первые дни алаагской высадки на Землю были достаточно глупы, чтобы пытаться сопротивляться вторжению пришельцев. Они были уничтожены почти без усилий со стороны захватчиков, подобно муравейнику, раздавленному ногой гиганта.

Даже один-единственный алааг в полном боевом вооружении был неуязвим для всех разрушительных средств, известных человеческой науке и технологии, включая ядерное оружие. Армия людей не могла в конечном итоге устоять против самого примитивного оружия в руках алаага-одиночки. Притом что алаагское вооружение работало только в руках самих пришельцев. И дело не в том, что люди не знали, как привести его в действие. В оружие было встроено некое устройство распознавания, которое в чужих руках превращало его не более чем в бесполезный кусок тяжелого материала - в лучшем случае, увесистую дубинку.

Проходя по широкому, с высоким потолком, пустынному коридору, в котором не видно было фигур ни людей, ни чужаков, Шейн снова почувствовал, как приближается ощущение собственного уменьшения, всегда настигавшее его в этом месте. Это было сродни чувству, описанному героем Свифта, Лемюэлем Гулливером, в «Путешествиях Гулливера» и испытанному им, когда он оказался в стране великанов. Подобно Гулливеру, Шейну каждый раз, когда он попадал в это место, казалось, что именно алааги с их артефактами нормальны по величине, а он, как все человеческие существа, уменьшен до размеров пигмея. Уменьшен не только в физическом отношении, но во всех других: в отношении ума и души, смелости и мудрости - всех характеристик, делающих некую расу в глазах другой чем-то большим, нежели простой «скот».

Он резко остановился у двери нетипично человеческого размера с одной стороны этого гигантского коридора и прошел через нее в одно из нескольких помещений, предназначенных для отправления людьми естественных потребностей. Ему не сказали, как долго он будет находиться в обществе Лит Ахна и, следовательно, не сможет освободиться для физических или личных нужд. Ни один алааг и не мечтал бы о таком, находясь на служебном посту, и, следовательно, ни один человек-слуга был не вправе делать это.

Он стоял перед писсуаром, опорожняя мочевой пузырь с мимолетным чувством украденной свободы, что было лишь отголоском того, что жаждал получить в собственном жилище. Но и здесь на мгновение он был теоретически свободен от надзора и правил алаагов и на краткий миг перестал чувствовать себя Гулливером.

Но миг прошел. Минуту спустя Шейн снова стал размером с игрушку, оказавшись в коридоре и подходя все ближе ко входу в личный кабинет Лит Ахна.

Наконец он остановился перед огромными двойными дверями из материала под цвет бронзы. Кончиком указательного пальца правой руки он легко коснулся гладкой поверхности ближайшей к нему панели.

Последовала пауза. Он не слышал, но знал, что внутри офиса его прикосновение зафиксировано датчиком как человеческое и механический голос объявляет, что «зверь хочет войти».

– Кто? - послышался с потолка голос алаага. Странно, это был голос не секретаря или помощника - а самого Лит Ахна.

– Один из вашего скота, наинепогрешимейший господин,- ответил Шейн.- Шейн-зверь, с докладом, как приказано, после курьерской командировки к непогрешимому господину, командующему в Милане, Италия.

Распахнулась правая створка двери, и Шейн вошел в офис. Под белым потолком, столь же высоким, что и потолок коридора, и подошедшим бы для небольшой бальной залы (по человеческим меркам), в воздухе парил серый письменный стол; стоящие на непокрытом полу из тех же черно-белых плиток стулья и диваны были прямоугольной формы, без спинок. И конечно, были все рассчитаны на рост девятифутовых пришельцев. Ни на одном из них не было обивки, но материал казался упругим.

Лит Ахн и вправду был один; он сидел, громоздясь за письменным столом, на котором был установлен такой же терминал, что и на столе дежурного офицера в коридоре. Кроме того, на столе были разбросаны какие-то вещицы, достаточно маленькие, чтобы Шейн мог зажать каждую из них в своей человеческой руке, но не узнаваемые по форме и назначению. В подобной ситуации на столе человека это могли быть миниатюрные статуэтки. Но алааги не имели искусства и не проявляли к нему интереса. Что это за фигурки и каково их назначение - было неразрешимой загадкой для Шейна. На стене справа от входной двери висел большой экран размером примерно три на два метра; сейчас он был выключен. Слева была рассчитанная на алаага одностворчатая дверь, ведущая в личные апартаменты Лит Ахна.

Лит Ахн поднял голову, чтобы взглянуть на Шейна, когда тот, переступив порог, сделал один шаг и остановился.

– Подойди сюда,- сказал командующий пришельцев, разрешая и приказывая одновременно, ибо два этих слова по-алаагски звучали как одно, и Шейн подошел к дальнему краю стола.

Первый Капитан всей Земли воззрился на него. Подобно тому как алааги с трудом отличали одного человека от другого, так и большинство людей не в состоянии были отличить одного алаага от другого, не говоря уже о том, что видели своих хозяев в основном в доспехах и потому без лица. Шейн тоже посмотрел на Лит Ахна. Он тесно соприкасался с командующим чужаков уже почти три года, с тех пор, как Лит Ахн образовал Корпус людей-переводчиков. Шейн не только узнавал Первого Капитана - он стал экспертом по изучению малейших оттенков сиюминутного настроения своего господина. Как и все человеческие существа теперь, он был зависим; в данном случае зависим от Первого Капитана не только в еде и жилище, но и в самой жизни. Он каждодневно изучал своего господина - как ягненок мог бы изучать льва, рядом с которым ему приходится спать ночью; и вот сейчас ему показалось, он заметил усталость, глубоко запрятанное беспокойство и еще нечто непонятное в облике возвышающегося перед ним существа.

– Лаа Эхон, шестого ранга, командующий миланского гарнизона, получил ваше послание, наинепогрешимейший господин, и передает свои изъявления вежливости Первому Капитану,- сказал Шейн.- Но никакой депеши со мной не переслал.

– Неужели, маленький зверушка-Шейн? - переспросил Лит Ахн. Шейн услышал свое невнятно произнесенное имя в том ласково-уменьшительном варианте, какой позволял язык чужаков; но слова, очевидно, предназначались для ушей самого Лит Ахна, а не для человеческих.

Сердце Шейна радостно забилось. Лит Ахн явно находился в теплом и доверительном настроении, насколько это было возможно для алаага - и более того, никогда Шейн не видел, чтобы другой пришелец позволял себе такое. Тем не менее в этом чужаке чувствовались тревога и озабоченность какой-то проблемой, что Шейн отметил про себя сразу, как вошел в комнату; и он продолжал исподтишка всматриваться в ширококостное лицо напротив. Больше, чем когда бы то ни было, ощущался в хозяине его возраст, хотя лицо было почти без морщин и непохоже было, что годы сделали волосы Главнокомандующего Земли более белыми, чем у любого взрослого алаага. При рождении волосы у алаагов были желтоватыми, становясь снежно-белыми ко времени полового созревания, наступающем у пришельцев в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти земных лет.

Ничего не было необычного в выражении сероватых глаз на бледном лице алаага, кожа которого никогда не покрывалась загаром. Крупный, выступающий костяк в сочетании с бледностью создавал ощущение, что лицо вырезано из мягкого серо-белого камня. И все же почему-то сейчас у Шейна создалось впечатление, что Первый Капитан не только утомлен, но глубоко подавлен.

Пока Шейн смотрел, массивная фигура медленно поднялась на ноги, обошла стол вокруг и уселась на один из вытянутых параллелепипедов, выполняющих функцию кушеток. Изменение положения было сигналом к тому, что встреча отныне становится неформальной. Лит Ахн был в белом комбинезоне и черных высоких ботинках, как любой пришелец при исполнении обязанностей.

Шейн повернулся лицом к хозяину и через мгновение увидел глаза, глядящие скорее сквозь него, чем сфокусированные на нем.

– Подойди сюда, Шейн-зверь,- позвал Лит Ахн. Шейн двинулся вперед и остановился на расстоянии одного шага от сидевшего чужака. Лит Ахн долго рассматривал его. Их головы были на одном уровне. Потом, вытянув руку, он осторожно поднес огромную ладонь к голове Шейна.

Шейн как раз вовремя приказал себе не напрягаться. Физических контактов почти не существовало среди самих пришельцев, и они были исключены между алаагами и людьми; но за последние два года Шейн узнал, что Лит Ахн позволяет себе вольности, обычно недопустимые для младших по званию. Большая ладонь, способная легко сокрушить кости черепа Шейна, на мгновение легко коснулась его головы и потом отодвинулась.

– Зверушка-Шейн,- сказал Лит Ахн, и, если только это не была игра воображения, Шейну показалось, что он различил в голосе алаага ту же усталость, что и в его лице,- ты доволен?

В языке алаагов не существовало слова «счастливый». «Довольный» или «крайне заинтересованный» были ближайшими его эквивалентами. Шейн вдруг испугался, что в вопросе заключена неведомая ловушка, и после секундного раздумья собирался сказать Лит Ахну, что он доволен. Но алааги могли принять только правду, а Первый Капитан всегда предоставлял своим переводчикам-людям свободу выражать свое мнение, чего не разрешал ни один другой алааг.

– Нет, непогрешимый господин,- ответил Шейн,- Я был бы доволен, только если этот мир стал бы таким, каким был до прихода к нам безупречной расы.

Лит Ахн не стал вздыхать. Но Шейн, привыкнув к Первому Капитану и изучив его так, как только дети, животные и рабы всегда изучают тех, кто держит в своих руках их жизнь и свободу, чувствовал, что тот вздохнул бы, будь он физиологически и психологически способен на это.

– Да,- сказал Первый Капитан, снова с отсутствующим видом глядя сквозь него,- ваша раса - несчастный скот, это верно.

К Шейну возвратился страх, пронизавший его до костей. Он говорил себе, что Лит Ахн, без сомнения, не мог бы так скоро узнать о его незаконных действиях в Милане, однако только что произнесенные командующим слова слишком отвечали его чувству вины, чтобы не заставить внутренне сжаться.

На мгновение он задумался о том, можно ли заставить Лит Ахна объяснить причину, вызвавшую такое замечание. Обычно человек не заговаривал, если ему не приказывали. Но Первый Капитан всегда давал Шейну и другим переводчикам необычную свободу в этом отношении. Однако Шейн остановился на этой мысли по двум причинам. Первая - его нерешительность по поводу возможной формулировки такого вопроса без нанесения оскорбления, и вторая - опасение, что если Лит Ахн действительно подозревает его в каком-то нарушении надлежащего поведения, то любой подобный вопрос только подтвердит подозрение.

Поэтому он стоял молча и просто ждал с беспомощностью полностью зависимого человека. Либо Лит Ахн продолжит разговор, либо прогонит его - ни того ни другого Шейн был не в состоянии избежать.

– Ты считаешь, твои друзья-звери стали другими в наше время, Шейн-зверь? - спросил Лит Ахн.