"Алексей Андреев. И еще чего-нибудь." - читать интересную книгу автора

не изменилась внешне, внутренне стала немножко другой - более опытной,
что ли. Пожившей. "Моя бывшая подруга совсем повзрослела..." А теперь
вот - нате вам; прямо как вырвало. "Да не реви ты! - успокаивал Мишка,
- Это ж гроза. Стихия, бля! И в некотором смысле - знак. Я вот к
родной жене доехать не могу!"

Да... Все-таки мой приезд раздвоил ее. Даже растроил: там у нее еще
какой-то Серж "для психотерапии". Растроил и расстроил - еще одна
маленькая "с". Но в конце концов Мишкины рассказы, пиво и курица,
приготовленная по возвращении в общагу, успокоили ее. Она звякнула
маме и дала "инструкции-на-случай-если". Мишка тоже позвонил домой и
ушел спать в соседнюю комнату, Андрюха отправился в гости - а мы
остались в Андрюхиной "двойке". Она в эту ночь больше не вспоминала
тех, кто может позвонить и не застать ее дома. Вода еще тихонько
капала на пол с подоконника, а соседи сверху, похоже, что-то пировали.
Она была просто чудо, и я до сих пор отчетливо помню ее худую спину и
ложбинки на ягодицах...

Однако сейчас я вспоминаю и о другом: даже той ночью едва заметное
чувство снисхождения, чувство под названием "По-Старой-Памяти"
проскальзывало в ее отношении ко мне. Это по-настоящему развернулось
на следующий день, когда по дороге в город она наговорила мне
гадостей, уже чувствуя себя виноватой перед своим "Сашенькой". "Если
хочешь знать, я от него в 25 раз больше удовольствия получаю, чем от
тебя!". Наверное, это говорилось, чтобы разозлить, ударить, но
прозвучало как-то оборонительно, вроде детского "сам дурак". Меня
скорее удивило число 25 - оно-то с какого потолка? Номер проехавшего
мимо трамвая? Критический возраст? Рифма к "опять"? Но видимо, именно
тогда, с выкриком этого магического числа, прошло ее первое
впечатление от встречи и началась борьба за то "тихое счастье", в
которое я вломился своим приездом - как сошедший с рельсов поезд в
каком-то кино вламывается в здание провинциального вокзала. Теперь, с
утра, набежали трезвые мысли, эдакие работяги в оранжевых куртках,
бросились чинить провалившуюся крышу бедного вокзала и ставить меня на
место, на запасной путь, на роль интересного, но случайного любовника,
который скоро уедет.

Когда мы шли от метро к ее дому мимо лотков с цветами, я прочитал
ей "Подожди меня чуть-чуть". "Интересно, - сказала она, помолчав. - Ты
вроде бы бросаешь человека в этом стихе. С другой стороны, ты даешь
ему свободу выбора - ждать или не ждать. Это сложнее, чем просто "жди
меня, и я вернусь". И иногда с такой свободой очень тяжело..."

Розу, которую я подарил ей в первый день, она оставила у меня.
Вернувшись домой, я вынул красавицу из таза с водой и поставил в
бутылку из-под "Каберне". Роза простояла еще дня четыре, потом
засохла, и я повесил ее на люстру. Я всегда недолюбливал эту квартиру.
Пока был в Штатах, ее еще и обчистили. Шкаф стоял пустой, без книг, и
теперь это место действовало на меня совершенно удручающе. Кроме тех
случаев, когда здесь Ленка. Когда она сидит в этом старом кресле, или