"Иво Андрич. Свадьба" - читать интересную книгу автора

- Если нету там, то есть здесь, - ядовито возражает женщина. - До
последнего времени я сама его кормила, а теперь, простите, нечем. Приходится
отымать.
- А по закону это? Принеси свидетельство о крещении.
- Кто мне в этакое время даст свидетельство и за какие деньги я его
получу? А до тех пор чтоб ребенок у меня помер?
- Без свидетельства ничего не выйдет, - говорит чиновник, собираясь
вызвать следующего.
Тогда женщина бросает мешочек с полученной мукой, берет сонного ребенка
и кладет его на стол между чиновником и весами.
- Раз так, берите его и кормите. Раз царь увел мужчин и взялся кормить
детей, тогда тут должен быть записан и мой ребенок.
Голос ее звучит резко и прерывисто, а движения размашисты и внезапны,
как это бывает у женщин в минуты великого гнева, страха или любви.
Чиновник, у которого и у самого полон дом детей, вскакивает и
взмахивает руками, как бы защищаясь:
- Нет, нет, не надо, уведите ее!
Подбегают солдаты. Народ волнуется. Один солдат неумело и осторожно
берет ребенка, а двое выводят женщину, обезумевшую не от этого, теперешнего,
а от какого-то давнишнего, глубоко залегшего горя и гнева.
- А-а, вот как? Не можете моего мужика найти в своих списках? А когда
воевать посылали - сразу нашли. Мой ребенок должен подохнуть с голоду, а
ваши, со свидетельствами, едят, едят. - Она несколько раз с омерзением и
ненавистью повторяет это слово, и вдруг из нее с новой силой вырывается
громкий вопль: - Едят, чтоб эта еда из них кровью вышла!
Визжа, она бьется в припадке между придерживающими ее с обеих сторон
солдатами, извиваясь, обрывая у них пуговицы и шнуры.
Все замолкает в суеверном страхе. Чиновник, потрясенный, опускает
голову под незаслуженным проклятием. Наконец женщину успокаивают, прыская ей
в лицо холодной водой и утешая ласковыми словами без смысла и значения. Ей
возвращают ребенка, а с ним - кило муки; она принимает все тихо и покорно.
Она еще вздрагивает и ни на кого не смотрит. И когда женщина уходит, прижав
к груди ребенка и мешочек с мукой, народ тотчас забывает о ней и начинает
сызнова ссоры, шутки и давку у дверей, за которыми еда.
Другие эпизоды, разыгрывавшиеся без свалки и крика, бывали не менее
тяжелыми и страшными.
Перед прилавком стоит пожилой человек с густыми седыми усами и бровями.
Опустив глаза, он ждет.
- Йокич! Йокич! Йокич! - повторяет чиновник, проводя карандашом по
списку, страница за страницей, сверху донизу.
- Йокич! Йокич! Нет, вас в списке нет.
- Так-таки нет? - спрашивает человек, не подымая глаз.
- Нет. Идите в уездное управление и уладьте это дело там. Следующий!
Старик постоял еще некоторое время, немо и неподвижно (только скулы его
слегка подрагивали), точно принимая какое-то трудное решение, а затем, ни
слова не говоря, повернулся и прошел мимо солдат и сгрудившейся толпы, не
подымая взгляда. Все посторонились, чтобы пропустить его, а за ним, за его
тяжким молчанием оставался след, точно угроза. Скажи он хоть слово или
подними взгляд, всем было бы легче.
- Дальше, дальше, пошли дальше! - восклицал чиновник, но не мог