"Иво Андрич. Времена Аники" - читать интересную книгу автора

возбуждении. Действительно он видел их, или это только грезы? Конечно,
видел. И он хотел было сесть, но передумал и еще раз огляделся вокруг.
Кругом была кромешная тьма, глухая, давящая деревенская тьма.
Беспомощным и жутким стоном отзовется в ней порой последний одинокий отзвук
дня перед тем, как потонуть в ночи, враждебной ночи без рассвета. И снова
болезненным тиком в висках стучит вопрос: действительно ли там были женщины
или это плод его воображения? От этой мысли дрожь сотрясла его тело;
оглядевшись оторопело вокруг, он снова устремился к тому месту, где только
что был. Спотыкаясь в потемках, добрался кое-как до перекрестка и схватился
за дорожный столб. Нагнулся и принялся ощупывать руками утрамбованную глину,
увлажненную разлившимся потоком. Упав на колени, он в темноте нашаривал
руками отпечатки женских каблуков, трясясь от страха и нетерпеливого желания
увериться, что же это было - реальность или сон? Но его дрожащие, пылающие
пальцы не могли убедить его ни в чем.
- Я видел их. Это были живые мужчины и женщины, - нашептывал он про
себя, но продолжал лихорадочно обшаривать землю в поисках следов и пронзать
взглядом тьму, пытаясь разглядеть те самые бумажки, которые он явственно
видел в сгущавшихся сумерках или думал, что видел. В конце концов он должен
был оставить поиски. В свой сливовый сад он вернулся как обреченный,
окончательно утративший веру в свои органы чувств. Здесь он повалился
навзничь на колкую и не остывшую еще траву. И долго так лежал, раскинув
руки, как распятый, прикованный к земле непомерной тяжестью своего
собственного тела. Из горячечного забытья его вывели голоса. У Тасичей на
гумне пылал костер, его окружали люди. В отблесках огня мелькали мужские и
женские лица, возникая в кругу света и снова растворяясь во тьме, куда их
уводила работа. Голоса звучали то громче, то слабее, но слов из-за рокота
потока за дорогой и полем, которые отделяли его от костра, разобрать было
нельзя.
Тасичи собирались просеивать пшеницу. Так обычно делали в знойную пору,
когда днем стояло полное безветрие и мякину совсем не относило. Дожидались
ночного ветерка, и около девяти часов вечера он непременно задувал из ущелья
в скалах даже во время самой тяжелой жары.
На краю гумна горел костер. Держа зажженные лучины в высоко поднятых
руках, девушки светили работникам; длинные белые рукава свисали с поднятых
рук; девушки стояли как вкопанные, лишь изредка перемещая лучину из одной
руки в другую. Мужчины махали лопатами. В алых отсветах костра пшеница
взлетала вверх, зерно тяжелым дождем возвращалось на гумно, а мякина,
подхваченная легким ветерком, уплывала во тьму и там рассеивалась.
Людские голоса вывели Вуядина из оцепенения. Возбуждение,
накапливавшееся в нем весь этот день, вскипело вдруг и достигло предела.
Трясясь в ознобе, он глухо бормотал:
- И ночью нет покоя, вертятся тут в потемках, лучинами мельтешат, метут
подолами.
Утреннее видение женщин, за которыми он наблюдал из-за покосившейся
сосны, поиски следов, теряющихся в темноте, и вот теперь эта непроглядная
ночь с внезапно распахнувшимся в ней зоревым пылающим окном с призраками
машущих лопатами мужчин и мелькающих женщин - это все и есть его тайная явь,
отравленная горечью и мукой, питающая его ненависть. И в ней нет даже намека
на другую истинную реальность, в которой отец Вуядин служит в церкви,
совершает требы, разговаривает с прихожанами, по базарным дням идет в город,