"Иво Андрич. Олуяковцы" - читать интересную книгу автора

И смотрела, как он и его конь утопают в темной пропасти, отделяющей
Олуяки от остального мира.
Достаточно было поглядеть вокруг, чтобы понять: здесь жить нельзя.
Умереть - не умрешь, но жить нельзя. Что произойдет - этого она, растерянная
и уничтоженная горем и мукой, знать не могла, но ясно чувствовала: что-то
произойти должно.
Каким представлял мостарский кадий свое село, если такую девушку решил
выдать туда замуж? Она была на две головы выше мужа и на три - самой высокой
женщины в Олуяках. Она - стройная и налитая, они - все без исключения
коренастые и жилистые; она - живая и веселая, они - понурые и угрюмые; она
любила танцы и песни, а они вечно погружены в мрачную задумчивость, причину
которой не поймешь; она любила наряжаться и охорашиваться, а золовки и снохи
смотрели на нее с удивлением и осуждающе...
День ото дня все это еще больше отдаляло ее от села и многочисленной
родни. А по ночам приходил муж. Сильный, с ранними морщинами на темном лице,
с шеей, расширявшейся в нижней части и сразу переходившей в туловище, с
подозрительным, мрачным взглядом. Ее охватывала дрожь, как только она издали
чувствовала его приближение по запаху. От него пахло землей, овечьим
загоном, кислым молоком. Он подходил молча, как злодей. Так же и уходил. А
что было между ними, о том знает только глухая ночь да несчастная женская
доля, уста которой запечатаны.
Окна ее комнаты выходили на скалы. Двор крутой, как все в Олуяках и
вокруг них. Подняв голову и увидев осеннее синее небо и медленно летящих
диких голубей, она вспоминала свое село на равнине близ Мостара и начинала
рыдать, молча, давясь слезами.
Созревали фрукты, забот было много. Олуяки в ту пору напоминали
растревоженный улей. Без лишних слов, по установленному издавна порядку,
трудились все - от детей до старцев. Низкорослое, неказистое племя тянуло
лямку, как скот, не щадя ни сил, ни времени и выполняя любую работу, от
самой грубой до самой тонкой. Работали и поздней ночью при свете факелов. И
двухлетние дети в рубашонках, задранных на вздутых животах, переваливаясь,
приносили раздавленное яблоко и, следуя инстинкту, бросали его в ступу,
чтобы и оно не пропало. Новые и новые партии фруктов поступали непрерывно из
невидимых садов - на лошадях, в повозках, запряженных волами, или просто на
человеческих спинах. Звенела большая ступа из бука, в которой разминали для
повидла мелкие яблоки, во дворах горели костры, в медных котлах ключом
кипела сливовая пастила, дымились сушни. Ничто из урожая не должно пропасть.
Все аккуратно собирали, все тщательно использовали и с выгодой превращали в
деньги.
Село пропахло фруктами и кипящими сиропами; но особенно много было
грецких орехов. Они давали большую часть дохода, и им уделялось главное
внимание. Это было женское дело. На разостланных шерстяных ряднах женщины
сушили, очищали от скорлупы, сортировали огромные груды орехов. Они ловко
разбивали их и искусно составляли знаменитые олуяковские гроздья - длинные
ожерелья из очищенных цельных орехов вперемежку с черносливом: орех - слива,
орех - слива.
Среди склонившихся молчаливых женщин притулилась и невестка-мостарка.
Их широкие, короткопалые руки, шершавые и почерневшие от орехов и фруктового
сока, натыкались на ладные, с недавно окрашенными хной округлыми ногтями
руки мостарки. И хотя женщины молчали - олуяковки тоже неразговорчивы, -