"Иво Андрич. Путь Алии Джерзелеза" - читать интересную книгу автора

как вкопанный. В полуоткрытые ворота выглянула девушка в светлых шароварах и
красном жилете, о чем-то перемолвившись со старушкой-служанкой, которая
чистила песком ворота. Всякий раз при виде красивой женщины Джерзелез сразу
же забывал о времени, о границах, разделяющих людей, и терял всякое чувство
реальности. Вот и сейчас, увидев девушку, молодую и свежую, словно гроздь
винограда, он ни на мгновенье не усомнился в своих нравах, - стоит только
протянуть руку!
С минуту смотрел он на девушку, оторопев и прищурив правый глаз, потом
чуть слышно засмеялся и, разведя руки, бросился к ней. Девушка отпрянула и,
схватив старуху за рукав, втащила за собой во двор. Джерзелез успел лишь
полюбоваться гибкими и порывистыми движениями девушки. Раздался скрип, и
большие белые ворота закрылись, слышно было, как задвинули засов. Джерзелез
все стоял и стоял, на лице его блуждала бессмысленная улыбка; вдруг он
крикнул:
- Видал!..
В бессознательном восхищении он несколько раз повторил этот ничего не
значащий возглас, в котором слышалась горечь обиды человека, получившего
жестокий удар.
Темнело. За Кршлой косматые и кривоногие суварии скоблили пригоревшие
котлы, готовясь к ифтару. Джерзелез медленно побрел дальше.
За ужином он громко говорил, стараясь заглушить воспоминания, и жадно
ел. Но еда не разгоняла сердечной тоски. После ужина, когда все, сопя и
покуривая, лежали на диванах, он не выдержал и поведал свое горе молодому
Бакаревичу, стройному юноше с зелеными глазами и насмешливой улыбкой на
румяном лице. Рассказывая, он чувствовал, что все случившееся кажется со
стороны мелким и незначительным. И он невольно прибавлял, преувеличивал,
вплетал воспоминания о других встречах, чуть не давился словами.
На другой день после полудня он отправился к дому у Тур-бета. Все было
как вчера: сентябрьский день и боль в душе, лоза, свисающая с высокой белой
стены, и массивные ворота.
Вдруг кто-то его окликнул. С порога кондитерской, расположенной по
соседству, с ним почтительно здоровался старый его приятель-албанец. Был он
сыном призренского торговца и вечно скитался по свету "по торговым делам",
но, где бы ни был, оставался верен своей страсти, которая вела его к гибели.
Однажды с порога кондитерской, хозяином которой был его земляк, он увидел во
дворе белого дома на углу девушку. Теперь он здесь проводил целые дни,
тщетно подстерегая ее у ворот.
Навстречу приятелям из-за перегородки, где подручные, тяжело дыша,
месили сладкое тесто, вышел хозяин и, постелив циновку, предложил им
отдохнуть. Оба постарались сесть лицом к улице. Изнывая от жажды и желания
курить, они говорили сначала очень мало, потом Джерзелез не выдержал и
открыл приятелю душу. Албанец искренне обрадовался. Желтое лицо его,
прорезанное глубокими морщинами, ожило, в потухших глазах затеплился огонек.
Завязался дружеский разговор. Приблизив к Джерзелезу свое бледное лицо с
подстриженными усиками, албанец заговорил, запинаясь и растягивая слова:
- Она словно груша, гладкая и мягкая. Наверное, христианки самые
горячие женщины.
Они долго и оживленно шептались по-турецки. Голос албанца был сиплый, с
лица не сходила неприятная усмешка. И Джерзелез узнал от него все об этой
девушке.