"Священный роман" - читать интересную книгу автора (Кертис Брент, Элдридж Джон)

Глава 3. Жалящие Стрелы

Как писала Симона Вейл, лишь две вещи трогают человеческое сердце — красота и несчастье. Но несмотря на то, что мы хотим, чтобы на земле осталась только красота, каждый из нас испытал достаточно боли, чтобы у него зародились серьезные сомнения в справедливом устройстве мира, в котором мы живем. С ранних лет мы получаем еще одно послание, предупреждающее, что у Романтики есть враг.

Псалмопевец сообщает нам об этом враге, но в то же время говорит, что нам не надо бояться его:

И все же мы не можем отрицать, что всех нас настигали Стрелы, иногда в виде шквального огня, от которого становилось не видно света, а иногда поражая нас настолько незаметно, что лишь годы спустя мы понимали, что ранены, когда рана загнивала и нарыв прорывался наружу.

Одну из первых Стрел я (Брент) получил осенним утром, когда уже не было зеленого летнего хора, так радовавшего меня. Это было связано с моей мамой. Я собирался уходить в школу, а она стояла на кухне у плиты, помешивая овсянку. Было видно, что она плакала, и слезы все еще стояли в ее глазах. Но они не были похожи на слезы обиды или боли, вызванные минутной размолвкой с отцом. Не были они и следствием какого-то недавнего сообщения о смерти или болезни кого-то из близких.

Это были слезы испуганной девочки, несмотря на то, что ей уже было к тридцати, которая не могла привести в соответствие свои обязанности матери и жены с потребностями собственного раненого сердца, никогда не ощущавшего взаимопонимания и любви между матерью и отцом, таких необходимых, чтобы чувствовать себя уверенно и защищенно. Я не смог тогда выразить все это словами, но понял, что главный враг сейчас — это страх, который нужно срочно уничтожить. Если у сердца был такой противник, что с ним не могли справиться даже взрослые, то мой мир был еще более уязвим, чем я думал. Я бросился на помощь маме, чтобы уничтожить врага самым лучшим способом, который я знал.

По-моему, я накрыл ее руку своей и сказал что-то типа: «Все будет хорошо». Помню, что даже тогда я испытал чувство разобщенности, которое удержало меня от обращения «мамочка» или «мамуля». Я не понял, что Стрела уже сидела в нас обоих. Мать посмотрела на меня сердито, оттого что кто-то может верить в такие глупости, и ответила примерно так: «Ничего подобного. Ты еще ребенок и даже не представляешь, о чем говоришь».

Моего отчима не было там, чтобы показать мне, как отражать Стрелы, подобные этой, поэтому они пронзили меня и, как я понял позже, застряли достаточно глубоко. А потом я убедился, что он тоже не знал, как защитить от этого врага себя или меня.

То послание, которое несли Жалящие Стрелы в ту осень и зиму, повлияло на меня так же сильно, и даже еще сильнее, чем послание летних певцов на берегу реки. Помню, как сидел в школьном кафетерии один, пытаясь вытащить Стрелы или хотя бы как-то спрятать их, чтобы так же добродушно подшучивать надо всем, как это с легкостью делали мои друзья.

Помню, как стоял утром в пижаме на кухне нашего старого фермерского дома, мне было тогда лет пять — шесть, когда двое мужчин в фетровых шляпах и длинных плащах пришли узнать, где мои родители. Они задавали какие-то вопросы, на которые я отвечал неизменным «не знаю». Наконец они с отвращением отвернулись и сказали на прощание: «А ты не очень-то много знаешь, приятель».

Были и другие Стрелы за эти годы, которые ранили так же глубоко. Стрелы, которые сообщали, что у меня слишком большие уши и что покинувший нас отец ни разу не позвонил и не написал. Мой отчим, который был ковбоем, говорил моей маме, что я городской ребенок; а еще один отчим как-то исчез и никогда больше не появлялся. Была девочка, в которую я влюбился, а любить не смог (для близких отношений нужно открытое сердце, а мое было сковано неосознанным страхом и горем) и поэтому позволил ей уйти; а также полная неразбериха в том, какую профессию я хочу получить или к чему имею способности. Стрелы летели, и казалось, что все бьют в одно и то же место, давая понять, что я один в этом холодном, безразличном мире. И даже если были те, которые попадали не туда, я оставался уверен в своем безысходном одиночестве. Мне хотелось, чтобы послания были хотя бы последовательны и несли с собой весть о том, что этот мир — совершенно ужасное место.

Помню, как однажды зимним днем, мне было в то время чуть за двадцать, я пришел постоять на том мосту через речку, которая казалась мне такой волшебной, когда я был ребенком. Это было спустя два года, как я вернулся домой из колледжа. Я проучился больше пяти лет и все эти годы пытался уловить Романтику в вечеринках, алкоголе, наркотиках и уверял себя, что вокруг меня происходит что-то стоящее. Я боялся, что если упущу какую-то возможность, то мимо меня пройдет волшебство и я разминусь с ним навсегда. И на какое-то время Стрелы, казалось, оставили меня в покое, так как я находился в постоянном ожидании — «что-то вот-вот произойдет». Так много разочарований скрывалось за иллюзией, что настоящая жизнь еще не началась. Стрелы не тревожили меня до тех пор, пока безразличный административный работник не вложил в мои руки диплом, даже не подняв на меня глаз, и я, стоя за воротами колледжа, не пришел к выводу, что меня здесь больше ничто не держит.

Я закончил колледж, так и не встретив свою любовь, так и не получив профессию. Взрослые, которых я знал (которые так часто пытались найти для духовных проблем практические решения), говорили мне, что пришло время успокоиться, остепениться и подойти к жизни со всей ответственностью. Я же чувствовал, что только начал терять покой. Чувствовал, что меня ни к чему по-настоящему не тянет, что как бы ни складывалась жизнь у моих друзей или членов семьи, моя собственная жизненная повесть состоит из бесцельных глав, единственное содержание которых сводится к пустому времяпрепровождению. Я страстно тосковал по ландшафту тех летних, давно прошедших вечеров, и эта тоска снова привела меня на мост в тот день. Я надеялся, что наконец обрету ясность мыслей в тех местах, которые так любил ребенком.

Я стоял там ноябрьским днем, глядя вниз на маленький темный поток, окаймленный безжизненной серой растительностью и бесцветной опавшей листвой. Вода равнодушно текла, минуя преграды из листьев и прокладывая свой путь, будто утомленная необходимостью постоянного движения. Во многих местах ее поток, несмотря на небольшое сопротивление, успокаивали зимние завалы. В нескольких сотнях ярдов справа от меня стоял наш старый фермерский дом, пустующий, с большой дырой в крыше. Амбары, сараи и загоны для скота, которые давали ему возможность существовать, исчезли. Сорная трава беспорядочно разрослась на месте когда-то радовавшей глаз пшеницы. Усталость от всего этого навалилась на меня в тишине, сменившей августовских певцов тех далеких лет.

Помню чувство острой боли в груди, которое я заглушил холодной злостью. Я подумал, что был полным дураком все эти годы, когда верил в то летнее послание. Прямо передо мной в свете дня предстала реальность, какой она, очевидно, была всегда. В этот момент я перестал верить в обман. Загадочная Любовь и Любимая моего детства были ложью.

Теперь я знаю, что тем днем впустил последнюю Стрелу в свое сердце и позволил ей пройти его насквозь. Я сделал это, чтобы уничтожить слезы горя, которые доказывали бы, что я что-то потерял. И все же Вечный Зов по-прежнему звучал во мне. Лишь спустя годы я понял, что сам убил его или попытался сделать это. Если бы я позволил чувству утраты, которое я испытывал, вылиться вместе с моими слезами, то ищущий зов того далекого лета вернулся бы. От боли, которую я ощущал внутри, я отгородился стеной бесчувственности, отказываясь слушать Вечный Зов и даже извратив осеннее послание: что-то потеряно, но снова вернется.

На каком-то этапе нам всем необходимо принять решение — что делать с теми Стрелами, которые в нас попали? Возможно, это лучше выразить так: к каким действиям они подтолкнут нас? Что бы ни принесли нам Стрелы: какую-то потерю и связанное с ним чувство брошенности или боль, которую мы ощущаем как оскорбление, их послание будет всегда одним и тем же — убей свое сердце. Отъединись от него, пренебреги им, убеги от него или успокой его каким-нибудь обезболивающим средством (или наркотиком). Вспомните, как вы справлялись с несчастьем? Как вас поражали Стрелы? Куда они попали? Там ли они еще? К чему это привело?

Говорить, что все мы принимаем какие-то решения, когда нас настигают Стрелы, — значит вводить вас в заблуждение. Ведь в результате все кажется таким рациональным, как будто у нас есть возможность хладнокровно оценивать ситуацию и выбирать логический ответ. Жизнь совсем не такая — сердцем нельзя управлять на расстоянии (особенно когда мы молоды и когда Стрелы наносят самые серьезные раны). Это скорее похоже на занозу, и мы реагируем на нее на физиологическом уровне. Возможно, словами это так и не удастся выразить. Самые прочные наши установки формируются без участия сознания, но в результате в нашей душе происходят глубокие изменения. Из этого вытекают решения никогда больше не попадать в подобные ситуации, чтобы не испытывать еще раз такую же мучительную боль. Как следствие это затрагивает то, что принято называть личностью. Если вы внимательно посмотрите на свою жизнь, то, вероятно, сможете проследить, как личность приобрела свои типичные черты под воздействием Стрел, о которых вы знаете, и под воздействием тех убеждений, которые вы приобрели в результате. Стрелы к тому же поражают и нашу духовную жизнь и отчасти управляют ею.

Мой собственный духовный путь со Христом «начался» (позже я узнал, что начало было положено задолго до моего рождения), когда одним будничным утром я произнес от всего сердца свою первую со времен детства молитву к Богу. Это было утро после еще одной ночи поисков чего-то или кого-то; поисков в барах, ночных клубах, просто за рулем машины под музыку, чаще всего не без помощи алкоголя или наркотиков, которые поддерживали надежду что-то найти. Моя работа заключалась в установке труб в канализационных колодцах. Мужчины, с которыми я работал, держались лишь благодаря цинизму, заменявшему для них в дневные часы алкоголь и наркотики. По утрам, в четыре часа, мы отпускали плоские шутки в адрес друг друга, погрузившись в канализационный люк по самую грудь; опускаться ниже уже было некуда, путь мог быть только наверх.

Однажды утром, практически без моего позволения, сердце взмолилось из самой своей глубины: «Господь, помоги мне, пожалуйста, потому что я заблудилось». И Господь ответил со всей щедростью в те годы «первой любви». Я начал читать Библию, и она ожила в моих руках и в моем сердце. Ко мне в гости как-то зашел приятель, с которым я познакомился еще в старших классах, и рассказал, что он «стал христианином». Он пригласил меня вместе с ним посещать библейские занятия в Филадельфийском колледже, где я с радостью и нетерпением впитывал как губка все, чему меня учили. Вечерами мы с Ральфом ходили слушать проповеди или просто выбирались вместе пообедать и поговорить о Боге, жизни, девушках и будущей жизни, которая, как мы были уверены, будет богата событиями. Той осенью я отправился отдыхать в горы Пенсильвании и встретил длинноволосую девушку, чье сердце принадлежало Господу. Мы часами сидели и говорили о наших личных стремлениях и страхах. Мы даже молились вместе вслух, что было для меня чем-то совершенно новым.

Однако «стать христианином» не означало решить все проблемы, связанные с выпущенными Стрелами, как я вскоре понял. Мои по-прежнему сидели глубоко и не позволяли зажить саднящим ранам. В результате мои мысли, поступки и взаимоотношения в те годы были крайне противоречивыми. Однажды по просьбе моей тогдашней невесты я просидел пять часов на берегу озера, пытаясь разрешить сомнения, которые были у меня по поводу свадьбы. К концу дня я не продвинулся ни на йоту. В то время в моей жизни не было никого, кто мог бы помочь мне разобраться в противоречиях, причиной которых были посланные Стрелы. Никого, кто смог бы эти противоречия (ведь послания такие разные — Романтика и Стрелы) примирить и найти какое-то решение, позволяющее сердцу открыться навстречу близости, которую несла с собой Романтика. Поэтому я самостоятельно вершил свою судьбу и уничтожил одно, чтобы взять под контроль другое. Я разорвал помолвку и отказался от тайны Романтики, выбрав то, что было более или менее предсказуемо — одиночество.

Я позволил себе еще один роман с другой девушкой — Джинни, которая в конце концов стала моей женой, когда мне было двадцать восемь, но боль от Стрел не утихала, и я прожил еще несколько лет в прежнем неведении относительно противоречивого характера посланий, которые боролись за мою душу. Старые, знакомые чувства начали давать о себе знать из отдаленных уголков моего сердца; одиночество, пустота, какая-то боль и тоска по чему-то или кому-то неопределенному. Переменчивые чувства захлестывали меня, но я заглушал их и с еще большей страстью отдавался христианскому служению. Я начал вести занятия по профориентации при церкви, работал с детьми старших классов. Джинни тоже была учительницей, и наши летние каникулы мы проводили в миссиях Мексики и Доминиканской Республики, занимаясь с подростками. Я даже принимал участие в странном христианском мероприятии, называемом «обед с сюрпризом», когда каждый приносил что-то из дома — от салатов до компотов — и получал (в свою тарелку) то, что ему достанется.

В этом не было ничего плохого, но какая-то часть меня отказывалась исцеляться, или освобождаться, как бы это ни называть — мое сердце постоянно било тревогу. И так как я никогда особо не задавался большим количеством вопросов (по крайней мере правильных вопросов) о том, что я чувствую или думаю, то прожил те годы в паутине фантазий, оторванных от реальности, вызванных к жизни агностицизмом и смирением. Я плыл по течению, источником которого был ряд событий и обстоятельств, казавшихся мне абсолютно непостижимыми. Я пришел к той же мысли, что и Форест Гамп, когда он стоял перед могилой Дженни — любви всей его жизни. «Я не знаю, есть ли у каждого своя судьба или мы лишь плывем по течению, носимые легким ветром».

Многие из тех, кто читает мою историю, могут соотнести ее со своей собственной, вызывающей чувства чем-то похожие на мои, даже если внешне она развивалась и по-другому. Ощущение, что мы лишь часть какой-то более великой истории, путешествия, которое имеет своей целью христианскую жизнь, начинает снова появляться после тех лет «первой любви» к Богу, несмотря на все наши попытки заглушить его. Вместо большого любовного романа с Богом, ваша жизнь начинает все больше напоминать серию повторяющихся событий, как будто вы читаете одну и ту же главу или переписываете роман снова и снова. Приверженность традиционному христианству, которому мы стараемся следовать, выраженная словами «верить и вести себя соответственно», недостаточна, чтобы справиться со всеми сердечными треволнениями и переживаниями. Каким-то образом пути разума и сердца расходятся, и жизнь становится невыносимой.

В конечном счете это отделение разума от сердца приводит к одному пути из двух возможных. Мы либо умерщвляем собственное сердце, либо делим жизнь на две части, из которых внешняя становится спектаклем долга, а внутренняя — спектаклем потребностей, местом, где мы утоляем жажду нашего сердца той влагой, которая доступна. Я выбрал второй путь, живя, как я полагал, религиозной жизнью, со все усиливающимся холодом и цинизмом, в то время как «воду» находил где только мог: в сексуальных фантазиях, алкоголе, очередном выходе в свет, поздних просмотрах боевиков, в получении все новых знаний на религиозных семинарах — во всем, что могло утолить духовную жажду и заполнить внутренний вакуум. Какой бы путь мы ни выбрали, Стрелы побеждают и мы теряем сердце.

Эта история происходит со всеми так или иначе. Вечный зов Романтики и Послания Жалящих Стрел — такие диаметрально противоположные и взаимоисключающие, что кажется, они раскалывают сердце на две части. Насколько Романтика полна красоты и чудес, настолько Стрелы — уродства и опустошения. Романтика, кажется, обещает жизнь с избытком благодаря тесной связи с великим Сердцем всей вселенной. Стрелы отрицают это, говоря нам: «Ты — сам по себе. Романтики не существует, нет никого сильного и доброго, кто звал бы тебя в необычайное приключение». Романтика говорит: «Этот мир благосклонен к тебе». Стрелы высмеивают такую наивность, предупреждая: «Подожди немного, и ты увидишь, что катастрофа вот-вот произойдет». Романтика убеждает нас доверять. Стрелы запугивают до того, что мы начинаем верить лишь себе.

Потеря сердца как будто переворачивает все в нас. Мне вспоминаются две пары, которые решились пройти у меня курс семейной терапии не из-за того, что их взаимоотношения были ужасными, а потому, что они захотели жить перед Богом и людьми еще более свободной и полной любви жизнью. Ханне и Майку (имена изменены) было чуть за двадцать, и они были женаты всего лишь несколько месяцев. До замужества жизнь Ханны была полным кошмаром из-за постоянных переездов с места на место, кроме того, она не поддерживала отношений со своим отцом. Майк до встречи с Ханной был одинок и пытался залечить раны, нанесенные ему Стрелами одиночества. Они оба любили природу и по мере того, как их чувства друг к другу становились все сильнее, все больше мечтали о долгой совместной жизни где-нибудь в горах вместе с будущими детьми. Через год после свадьбы я произносил прощальную речь на поминальной службе по Ханне. Рак унес ее жизнь прежде, чем она попыталась бороться с ним.

Сэм и Лесли (имена изменены) пришли на консультацию после долгих лет плодотворного служения Господу на миссионерской ниве. Они все еще были молоды душой, несмотря на то, что им было за пятьдесят. Они знали, что между ними не все гладко, и это мешало им стать еще ближе друг к другу, к чему они так стремились. Эта пара смотрела на свой брак с надеждой на перемены к лучшему, тогда как намного легче было бы просто сохранять status quo. Они с нетерпением ждали того момента, когда смогут проводить больше времени со своими детьми и внуками и наслаждаться искренностью их взаимоотношений. Не так давно я стоял над могилой Лесли, когда Сэм и дети прощались с ней — жизнь Лесли тоже оборвал рак.

Что же оставалось думать Майку и Сэму? Едва открыв свое сердце, Майк все потерял, произошло то, чего он больше всего боялся. Сэм надеялся прожить еще много лет с Лесли, наслаждаясь общением со своей семьей и плодами долгих лет служения, а теперь ему предстояли годы одиночества. Стрелы попадают в самые уязвимые уголки нашего сердца, уничтожают то, что дороже всего на свете. Самые серьезные вопросы, которыми мы когда-либо задавались, прямо связаны с насущными потребностями нашего сердца, и ответы, которые дает нам жизнь, формируют наше отношение к самим себе, к жизни и Богу. Кто я? Романтика шепчет, что мы особенные, что наше сердце — доброе, потому что оно создано для кого-то доброго; Стрелы убеждают нас, что мы песчинки, пустое место, иногда темное, извращенное и грязное. Как я должен строить свою жизнь? Романтика говорит, что жизнь станет благоухающей, когда мы будем отдавать ее другим из любви и героического самопожертвования. Стрелы же уверяют, что нам нужно создать свой маленький мирок, управлять им и всегда быть начеку. «Господь благ, — утверждает Романтика. — Вы можете принести все лучшее, что есть в вашем сердце, Ему». Стрелы твердят свое: «Никогда не выпускай жизнь из-под контроля». Их доводы так убедительны, авторитетны, совсем не похожи на мягкие увещевания Романтики, что в конце концов мы принимаем их. И находим единственный способ уничтожить наше стремление к Романтике — он похож на ожесточение против кого-то, кто причинил нам боль. Если я не буду хотеть многого, — думаем мы, — то не буду таким уязвимым. Вместо того чтобы разобраться со Стрелами, мы заглушаем желания. Это кажется единственным выходом. Вот так мы и теряем свое сердце.

Какое же послание истинное? Если мы попытаемся довериться Романтике, то что нам делать с ранами и ужасными трагедиями жизни? Как сохранить сердце от смертельно ранящих Стрел? Сможет ли Майк рискнуть еще раз и снова открыть свое сердце для любви? Будет ли Сэм в состоянии полностью довериться Богу, Которому он так долго служил? Сколько потерь сможет вынести сердце? Если мы постараемся забыть о ранах или уменьшить их значение, то откажемся от частички своего сердца и придем к поверхностному оптимизму, который часто требует, чтобы мир был лучше, чем он есть на самом деле. С другой стороны, если мы отдадимся на волю Стрел, мы впадаем в отчаяние, которое тоже означает потерю сердца. Утрата надежды означает для нашего сердца то же, что остановка дыхания. Если бы только нашелся некто, кто примирил бы наши сокровенные желания с нашими самыми сильными страхами.

Когда мне было тридцать, я не знал, что Тот, Кто ответил на благоговейную молитву двадцатилетнего молодого человека («Господь, помоги мне, ибо я заблудился»), был Тем же, Кто завораживал меня волшебным пением далекой летней ночью и пронзительным холодом ноябрьского дня. Если бы я знал это, то годы моей религиозной жизни были бы наполнены большей радостью и смятением, скорбью и надеждой, терпением и спонтанностью, убежденностью и безоглядной любовью, чем это было в действительности. Я бы жил с уверенностью, что Стрелы — это еще не все в этой жизни. Но я потерял нить моей истории еще маленьким мальчиком, лишившись семьи, а вместе с этим утратил и чувство, что есть великая история, которая примирит два послания, полученные моим сердцем.