"Леонид Андреев. Иван Иванович (авт. сб. Рассказы и повести)" - читать интересную книгу автора

маленькой мышкой бегал по телу, а минутами воздух точно застревал в груди
и земля уходила из-под ног. Хотелось скорее к баррикаде, казалось, что
когда он возьмется за работу, никто уже не посмеет его тронуть. Дорогою -
нужно было пройти с четверть версты - он старался быть дальше от Петрова и
ближе к молодому, сияющему, и даже вступил с последним в беседу:
- Вот говорят, полицейский, такой-сякой, крючок и прочее. А только как
же без полиции, сами рассудите.
Когда господь бог изгнал из рая Адама и Еву, кого он у дверей
поставил?.. Вот оно откуда еще началось!
- Товарищ, вы слышите? - смеясь, окликнул молодой Петрова.
Петров остановился и, не гладя на товарища, сказал околоточному:
- Ты свое остроумие оставь. Они тебя помиловали, а я тебя не миловал.
Услышу твой голос, видишь, - он показал браунинг, - так в голову и всажу.
Гадина!
Иван Иванович обиженно замолчал и всю дорогу шел молча, скучный и
подавленный. Оглядываться он боялся, и на себя поглядеть как следует
боялся, и было страшно и за себя и за пальто, которое он разорвет или
испачкает. Так и шел, стараясь только не ускорять и не замедлять шага
против остальных, а они шли неровно, то быстро, то тихо, как нарочно. Один
раз молодой, сияющий потихоньку от Петрова подмигнул ему, но Иван Иванович
угрюмо отвернулся: ему было очень нехорошо. А молодой нагнал Петрова и
тихо сказал ему:
- Напрасно вы так, товарищ. Он, ей-богу, ничего.
Конечно, невежественный, темный, а когда-нибудь и он поймет... Все
поймут.
Петров хмуро повернул костлявую голову с темными запавшими глазами - и
встретил задумчивые, тихо сиявшие глаза. Они сияли тихо, до самой глубины
своей, и глядели широко, с радостью и удивлением. И было, мучительно
глядеть в их светлую глубину, и хотелось разбудить его и крикнуть.
- Все поймут, товарищ, поверьте, - повторил молодой, и Петров кротко
согласился:
- Может быть, - и шутливо крикнул околоточному: - Ну что, крючок,
очухался?
- Оставьте, пожалуйства, ваши насмешки, - обиженно ответил Иван
Иванович и, испугавшись своей дерзости, добавил: - Сами же велели молчать,
а теперь... Это, что ль, баррикада-то? Ну, и нагородили!..


II


В действительности народу было много, работа шла веселая и живая, и
Иван Иванович долго не мог никуда приткнуться. Пробовал и тащить, и
подпихивать, и вязать проволокой, но все у него выходило не так, и его
прогоняли. Просто он не понимал назначения баррикады, - она казалась ему
странной и нелепой игрушкой, сооружаемой какими-то баловниками для
непонятного баловства, и что нужно сделать для того, чтобы она стала
лучше, он не догадывался. И вид имел бестолковый, растерянный и даже
печальный, так как очень беспокоился к тому же за пальто. Одну полу он уже
успел испачкать, и по серебристому сукну проходила скверная темная полоса.