"Свами Вивекананда. Гостинец" - читать интересную книгу автора

подзатыльнике, случайно данном две недели назад. И он осторожно
намекнул, касаясь пальцем Сенина плеча:
- А ежели тебя по голове кто бил, так разве это со зла?
Господи! Голова у тебяочень такая удобная: большая да
стриженная.
Сениста опть улыбнулся, и Сазонка поднялся со стула.
Ростом он был очень высок, волосы его, все в мелких кудряшках,
расчесанные частой гребенкой, подымались пышно и веселой
шапкой, и серые припухшие глаза искрились и безотчетно
улыбались.
- Ну, прощевай! - сказал он, но не тронулся с места.
Он нарочно сказал "прощевай!, а не "прощай!, потому что
так выходило душевнее, но теперь ему показалось этого мало.
Нужно было сделать что-то еще более душевное и хорошее, такое,
после которого Сенисте весело было бы лежать в больнице, а ему
легко было бы уйти. И он неловко топтался на месте, смешной в
своем детском смущении, когда Сениста опять вывел ег оиз
затруднения.
- Прощай! - сказал он своим детским тоненьким голоском,
за который его дразнили "гуслями", и совсем просто, как
взрослый, высвободил руку из-под одеяла и, как равный протянул
ее Сазонке.
И Сазонка, чувствуя, что это именно то, чего не хватало
ему для плного спокойствия, постительно охватил тонкие пальчики
своей здоровенной лапищей, подержал их и со вздохом отпустил.
Было что-то печальное и загадочное в прикосновении тонких
горячих пальчиков: как будто Сениста был не только равным всем
людям на свете, но и выше всех и всех свободнее, и происходило
это оттого, что принадлежал он теперь неведомому, но грозному и
могучему хозяину. Теперь его можно было назвать Семеном
Ерофеевичем.
- Так приходи же, = в четвертый раз попросил Сениста, и
эта просьба прогнала то страшное и величавое, что на миг
осенило его своими бесшумными крыльями.
Он снова стал мальчиком, больным и страдающим, и снова
стало жаль его - очень жаль.
Когда Сазонка вышел из больницы, за ним долго еще гнался
запах лекарств и просящий голос:
- Приходи же!
И, разводя руками, Сазонка отвечал:
- Милый! Да разве мы не люди?

II

Подходила пасха и портновской работы было так много, что
только один раз в воскрусенье Сазонке удалось напиться, да и то
не допьяна. Целые дни, по-весеннему светлые и длинные, от
петухов до петухов, он сидел на подмостках у своего окна, по
турецки поджав под себя ноги, змурясь и неодобрительно
посвистывая. С утра окно находилось в тени, и в разошедшиеся