"Федерико Андахази. Милосердные" - читать интересную книгу автора

задержался на нем, и сделал незаметный, но выразительный жест: прикрыл
глаза, отрицательно мотнул головой и поднес к виску указательный палец.
Префект Дидье легонько кивнул. В самом деле, - сказал он себе, - человек,
который только что изрек столь странное пророчество, не производит
впечатления здравомыслящего.
- Хорошо, - произнес он вслух, - я учту ваше предположение.
Едва префект ушел, Джон Полидори резко вскочил со стула и вцепился в
горло Перси Шелли.
- Ничтожество, я все видел, жалкий сумасшедший...
Шелли стряхнул его с той же легкостью, с какой прогоняют муху, и в
мгновенье ока схватил за запястья. Байрон вступился за своего секретаря,
вызволив его из рук поэта, что привело Полидори в еще большее бешенство. Он
чувствовал себя, как ребенок: ему не удалось даже поколебать улыбку Шелли, а
поведение его Лорда скорее было продиктовано жалостью. В ослеплении Полидори
стал метаться по гостиной, выскочил на веранду и бросился в пустоту.

11

Байрон и Шелли перегнулись через балюстраду и увидели распростертое на
траве под дождем безжизненное тело Полидори. Как две молнии, они слетели
вниз по лестнице. Добравшись до сада, они обнаружили, что секретарь дышит
шумно и прерывисто. Полидори плакал горькими, колючими слезами, но более
всего в этих слезах было жгучей ненависти. Он упал на упругий кустарник,
который рос вокруг дома, а мягкая садовая почва окончательно смягчила удар.
Единственное, чего ему удалось добиться, - вывихнуть щиколотку. Его подняли
и, поддерживая под руки, отвели в дом.
Полидори, укрытый пледом, полулежал в кресле рядом с камином и, хотя
тело ныло, чувствовал себя совершенно счастливым. Байрон, приготовил для
него чай, и теперь сидел рядом с ним, поглаживая по лбу. Шелли принес
искренние извинения, а Мэри сладким, журчащим голоском прочитала большой
отрывок из La Nouvelle Helonse Руссо.
Полидори вновь и вновь обращался воспоминаниями к своему недавнему
атлетическому, а главное духовному, подвигу. Байрон не мог бы похвастаться
подобным свершением. Он уже заранее смаковал сладостный ответ, который в
свое время, когда наступит подходящий момент, он метнет, словно кинжал, в
самый центр кичливости его Лорда: "Я могу спрыгнуть с высоты, ни капли не
опасаясь за свою жизнь". Но самая большая глупость заключалась в том, что
эти жалкие потуги, которые возвышали Джона Уильяма Полидори в собственных
глазах, одновременно свидетельствовали о его глубочайшей преданности
Байрону: он вел себя, как отвергнутая невеста. Однажды, не так давно, он уже
пытался отравиться цианистым калием, дозы которого оказалось недостаточно
даже для того, чтобы убить мышь. Но все эти подвиги приближали его к
возвышенным романтическим героям. А кем еще мог быть герой, как не
мучеником? Шелли как-то сказал, что Запад должен слепить собственных идолов
из навоза сострадания. Эта фраза показалась Полидори не только верной, но и
вдохновляющей. В конце концов, такова была история всей его жизни. И теперь,
когда все вокруг расточали ему заслуженные утешения, он не мог не
чувствовать себя настоящим Христом, скорбящим, страждущим и жертвенным. И
все склонялись к его израненным ногам, ногам Спасителя. К тому же эта
маленькая героическая эпопея восстановила его пошатнувшийся престиж. Байрон