"Федерико Андахази. Милосердные" - читать интересную книгу автора

конструкцию венчала пирамидальная крыша с тремя слуховыми окошками. Слуга,
суровый человек, никогда не говоривший ни одного лишнего слова, ожидал
гостей под навесом парадного подъезда. Четверо прибывших вошли в холл,
ступая перепачканными босыми ногами, держа обувь в руках, и, прежде чем
слуга успел предложить им полотенца, скинули с себя всю одежду, оставшись
абсолютно голыми. Мэри Шелли, обессилевшая от смеха, рухнула в кресло и,
схватив Перси Шелли за руку, притянула его к себе так сильно, что он упал на
ее нагую возбужденную плоть, а затем сомкнула ноги за его спиной.
Клер разделась медленно, не проронив ни слова. Вопреки ожиданиям
Байрона, она не приняла участия в общей вакханалии вожделения, напротив,
была рассеяна и вела себя так, как если бы находилась в комнате одна. Она
присела на ручку кресла, в то время как лорд Байрон не сводил с нее
воспаленного взгляда. Кожа Клер была сделана из того же белоснежного
материала, что и фарфоровые статуэтки, а профиль казался внезапно ожившей
камеей. Ее поразительных размеров груди венчали розовые круги, которые, хотя
и сжались от капелек воды и холода, все же превосходили размером открытый
рот Байрона. Последний, обнаженный, упал на колени у ее ног и, тяжело дыша,
стал ласкать языком ее мокрую кожу. Клер не оттолкнула его, даже нельзя
сказать, чтобы она уклонилась. Однако, наткнувшись на ледяное равнодушие и
упорное молчание своей подруги, не замечавшей его ласк, Байрон поднялся,
развернулся на сто восемьдесят градусов и, очевидно стараясь сделать вид,
что не замечает презрения, жертвой которого стал, по-прежнему нагой, положил
руку на плечо слуги и прошептал ему на ухо:
- Мой верный Хам, мне не оставляют выбора.
Слугу, казалось, гораздо больше занимал беспорядок, учиненный в холле -
разбросанная по полу одежда, намокшая обшивка кресел - нежели шутки хозяина,
хотя, по правде говоря, Хам никогда не понимал, шутит лорд или говорит
всерьез. В этот момент вошел Джон Полидори, на ходу снимая плащ, под которым
его одежда осталась почти сухой. А поскольку он предусмотрительно шел только
по мощеной дорожке, то и на его туфлях не было ни следа глины. При виде
открывшейся ему картины он не сумел скрыть гримасы пуританского отвращения.
- О, мой дорогой Полли Долли , все меня отвергли, и ты - явился как
нельзя кстати, чтобы скрасить мое одиночество.
Джон Полидори со стоическим смирением мог терпеть самые жестокие
унижения, научился пропускать мимо ушей самые беспощадные оскорбления, но
ничего не мог поделать с приступами ненависти, которые его охватывали, когда
его Лорд называл его Полли Долли.
Джон Уильям Полидори был тогда очень молод, но на вид казался еще
моложе. Должно быть, некоторая духовная инфантильность придавала ему
сходство с ребенком, что не вязалось с взрослым выражением его лица. Густые
черные брови казались слишком суровыми по сравнению с мягким взглядом. Он
по-детски не умел скрывать самые естественные порывы, такие как отвращение
или восхищение, смятение или ликование, симпатию или зависть. Последнюю,
наверное, менее всего. И, без сомнения, вспышка стыдливости, вызванная
представшей его взору сценой, объяснялась исключительно ревностью, которую в
нем вызывали новые друзья его Лорда. Он относился с подозрением ко всему,
что хоть как-то касалось Байрона. И не то чтобы подобная опаска имела целью
защитить своего Лорда, скорее Полидори стремился удержать его столь
непостоянное благоволение. В конце концов, он был его правой рукой и по
справедливости заслуживал благодарности. В данный момент Джон Полидори