"Анатолий Ананьев. Версты любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

представлялась вам, может быть, представляется и теперь самой лучшей,
доброй, единственной и неповторимой, тогда как вокруг, стоит лишь
оглянуться, живут десятки других красивых женщин и, очевидно, не менее
добрых, но они не прельщают вас, вы равнодушно проходите мимо - почему?
Можно пуститься сейчас в воспоминания и перечислить многие достоинства вашей
супруги, которые, кстати, выявились уже потом, в совместной жизни, как,
впрочем, и некоторые неприятные черты (они есть у каждого человека!), но
ведь в то время, когда вы впервые встретились с ней, вы же ничего этого не
знали, ну, в лучшем случае что-то предполагали, а в общем-то, какая-то
совершенно необъяснимая сила тянула вас к этой женщине. Что это за
необъяснимая сила? Она же была в вас, вы носили ее? Она была и во мне,
возникала и угасала, вы понимаете, во мне самом, не то что где-то в космосе,
а я не знаю, что это такое, не могу постичь.
Конечно, проще всего сказать: такова природа человека, и это тоже будет
объяснение. Но разве оно дает возможность мне управлять моими чувствами,
приводить их в соответствие с разумом? Я понимаю, что, допустим, мне нельзя
любить ее, нельзя, а я люблю; или, напротив, знаю, она хорошая и достойна
большой любви, знаю, что ее надо любить, а не могу. Не могу! И это, знаете,
страшно.
Вы не думайте, что я занимаюсь каким-то исследованием в этой области; я
говорю вам сейчас об этом потому, что мне самому выпала на долю такая жизнь,
эти волнения, и вот теперь, к сорока пяти годам, когда, видите, я уже весь
седой и когда жизнь, в сущности, как говорят в таких случаях, уже сделана, -
с какой-то опять-таки непонятной навязчивостью, как будто кто-то заставляет
меня, я день за днем возвращаюсь к прожитым годам и стараюсь уяснить себе,
почему именно моя жизнь сложилась так, а не иначе, где начало и где конец
чувствам и переживаниям. Я никогда, разумеется, не напишу об этом книгу, но
так уж, наверное, устроен человек, что вольно или невольно он не только
старается обобщить накопленный опыт, но и передать этот свой опыт жизни
другому. Может быть, потому и я так подробно сейчас рассказываю вам о себе.
С чего все началось?
Жизнь, конечно же, не цепь случайностей; одно вытекает из другого, все
связано, переплетено, обычно десятки обстоятельств, сотни подробностей
определяют тот или иной, зачастую кажущийся нам неожиданным поступок. Надо
же было, чтобы дивизия, в которой я служил, воевала в составе Первого
Белорусского фронта и чтобы мы прорывали линию обороны именно здесь, под
Калинковичами, и наступали затем на Калинковичи (в сорок четвертом, в
январе, если помните, мы хотели захлопнуть несколько немецких дивизий в
очередной, Калинковичский котел), и, главное, надо же было, чтобы я
командовал орудиями как раз в этой батарее, которую бросили на подмогу
танкистам, и чтобы бой был именно таким, каким был, и я пережил тот страх и
то возбуждение и радость, те чувства, какие и теперь, когда вспоминаю,
видите, морозом пробегают по мне.
Мы стояли справа от дороги, в лесу, приготовив орудия к бою; перед нами
лежало болото, заросшее высоким кустарником, и сквозь этот кустарник, синий
от игольчатого инея, ничего не было видно, что делалось впереди. Какая-то
немецкая батарея издали и методически обстреливала лес. Снаряды рвались
вверху, задевая за макушки деревьев, рвались с таким резким, как будто
обрушивающимся грохотом, что даже привычных, казалось бы, уже ко всему
солдат охватывало неприятное и жуткое чувство. Я видел это по их лицам, по