"Анатолий Ананьев. Версты любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

тому, как они жались к стенкам наскоро вырытых щелей; да и сам я тоже с
чувством обреченности прислушивался к разрывам. Ни окоп, ни ровик, ни щель
при таком обстреле не укрытие; осколки летят вниз, как град, под прямым
углом, и треск по лесу - словно прокатывается над головой сильная низкая
гроза. А мы не стреляем, цели не видно, комбат никакой команды не подает; но
и стрелять-то, собственно, опасно - наша пехота уже просочилась сквозь
кустарник и топь на противоположный берег и вела бой где-то то ли в деревне
(деревня Гольцы), то ли еще у околицы, а танки, которые должны были
поддерживать ее, стояли за лесом, за нами, и не двигались с места; по болоту
они не могли пройти, а дорога и бревенчатый настил через болото насквозь
простреливались двумя, как потом выяснилось, немецкими самоходками. Двумя
"фердинандами". Перекрыли дорогу и держат. Уже одиннадцать, двенадцатый час,
наступление захлебывается, пехоту нашу теснят, вот-вот сбросят в болото. На
дороге горят два наших танка, танкисты один за одним выскакивают из люков, и
это происходит буквально на наших глазах. Метрах в трехстах за танками, на
обочине дороги, чей-то расчет устанавливает восьмидесятипятимиллиметровую
зенитную пушку. Через минуту-две начнется дуэль между зенитчиками и
немецкими самоходками, я знаю это и неотрывно слежу за действиями
зенитчиков. И бойцы мои смотрят. А по лесу все так же прокатывается треск
разрывов, летят вниз срезанные ветви, осколки, и в этом раскатистом грохоте
не слышно было, когда выстрелили зенитчики; только вдруг - синяя вспышка,
мгновенная, как молния, и красная, стелющаяся над дорогой трасса
бронебойного снаряда, метнувшаяся в кустарник, и сейчас же - раз! раз! раз!
раз! - четыре такие же огненные трассы вынырнули из кустарника, и один за
одним вспыхнули разрывы позади зенитчиков. Снова трасса в кустарник, и снова
целая серия огненных пунктиров назад, к зенитчикам, и нам хорошо было видно,
как немецкий снаряд угодил в орудие, разметав стоявших возле него бойцов.
Черная воронка еще дымилась, а чуть выше нее зенитчики уже выкатывали второе
орудие, и снова с минуты на минуту должна была начаться дуэль. Как раз в это
время и вызвал меня к себе командир батареи капитан Филев. Василий
Александрович Филев, я еще расскажу о нем, это был смелый на войне человек.
Есть у людей предчувствие, или, сказать точнее, предвидение; а в общем,
тут и без предвидения было ясно, я знал, какое задание получу от комбата, и
не без страха и содрогания оглядывался на все еще как будто дымившуюся
черную воронку, где только что стояло орудие и откуда несли сейчас по лесу
на плащ-палатках уже, наверное, мертвых солдат. Я знаю, что такое прямое
попадание; под Веткой, на Соже, когда нашу батарею нащупала и накрыла
немецкая артиллерия и снаряд угодил в четвертое орудие, все, кто находился
возле него, были изрешечены осколками, одежда на них дотлевала, они лежали,
как разбросанные головешки, и я до сих пор не могу без ужаса вспоминать эту
картину. Да, так вот, уносили мертвых, и я смотрел на них, на воронку и на
то новое орудие, которое зенитчики устанавливали позади воронки, и говорил
себе: "Может быть, все еще кончится прежде, чем я дойду до комбата, может
быть, они подобьют эти проклятые немецкие самоходки. Ну же, ну!" И
действительно, все кончилось раньше, чем я успел дойти до комбата, только не
для немецких самоходок, а для наших зенитчиков; так же как и первое, это
орудие тоже едва успело сделать два или три выстрела, как огненные трассы,
змеясь над дорогой, - раз! раз! раз! - накрыли зенитчиков. Теперь уже на
обочине зияли две воронки. Я остановился и несколько мгновений стоял
неподвижно, прислонившись к холодному шершавому стволу, и лицо мое было,