"Анатолий Ананьев. Версты любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

наверное, таким же белым, как снег вокруг, как кора на березе, к которой я
приложился щекой. Я не думаю, что струсил тогда: трусость в девятнадцать
лет - явление вообще редкое; скорее всего вот сейчас я бы мог действительно
струсить, потому что с годами человек все бережливее относится к себе; я не
струсил, но, понимаете, страшно было подумать, что через несколько минут и
ты со своим орудием будешь вот такой же мишенью, как только что были
зенитчики, на обочине прибавится еще одна воронка, а тебя, окровавленного и
изрешеченного, понесут, это в лучшем случае, в медсанбат; страшно было
представить, что те самые бойцы, с которыми ты прошел в боях почти от Курска
до этих белорусских болот, отцы семейств (многие, во всяком случае; во
взводе управления был у нас даже один пятидесятилетний связист, так мы его
чаще в ровике держали, у аппарата, не пускали на линию), с которыми не
просто сблизился, подружился, но которые стали тебе родными, как свои, -
страшно было представить их разбросанными и дотлевающими возле изогнутых
орудийных станин. А что делать, какой выход? Танки стоят за лесом,
наступление захлебывается; пехотинцы, сброшенные в болото, отстреливаются
автоматными очередями, а немцы, словно почувствовав нашу нерешительность и
заминку, усиливают навесной огонь по лесу. Когда я, добравшись до
наблюдательного пункта, спрыгнул в траншею, из-за треска и грохота рвавшихся
снарядов я даже, кажется, в первую минуту ничего не слышал, что говорили
мне.
Рядом с капитаном Филевым на наблюдательном пункте стоял командир полка
подполковник Снежников. Не знаю, заметили ли они мою взволнованность или
нет, только я хорошо помню, как подполковник Снежников, приблизившись ко
мне, прямо и пристально заглянув в лицо, вдруг спросил:
"Коммунист?"
Вы видите, я сейчас улыбаюсь, потому что вопрос этот звучит, как вы,
наверное, уже заметили, как-то слишком традиционно, я бы сказал, литературно
(я и сам не в одной книге читал про это), но, поверьте, я ничего не
выдумываю, до и какой смысл мне олитературивать то, что действительно
происходило со мной? Вот так прямо и спросил меня подполковник, и я ответил
ему:
"Да".
Но коммунистом в полном смысле этого слова я тогда еще не был, а был
всего лишь кандидатом с двухмесячным стажем; кандидатская карточка лежала у
меня в боковом кармане гимнастерки, под полушубком; вручили мне ее в декабре
сорок третьего в освобожденном нами Новозыбкове.
"Вы понимаете, что происходит здесь?" - снова спросил подполковник.
"Да".
"Сможете подавить?"
"Попробую, товарищ подполковник", - ответил я.
"Ну что ж, лейтенант, тогда - с богом!"
Я откозырнул как положено и кинулся было теперь уже бегом на батарею
выполнять приказание, но на выходе из траншеи догнал меня капитан Филев.
"Ни в коем случае не оттягивай орудие к зенитчикам, - сказал он, - а
ставь ближе к кустарнику, прямо за горящими танками".
"Но в танках начнут рваться снаряды", - возразил я.
"Пусть рвутся, это не прямое попадание".
"Но!.."
"Никаких "но", я приказываю!"