"Анатолий Ананьев. Версты любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

этот седой человек, но, разумеется, я ничего не мог увидеть, кроме того, что
зал все более наполнялся посетителями, а над столиками уже поднимались
облачка табачного дыма, и я лишь яснее ощущал запах вина и жареного лука и
отчетливее слышал сливавшийся в один сплошной рокот говор пришедших
отужинать и поразвлечься людей.
- Вы кого-нибудь ждете? - наконец не выдержав, спросил я.
- Нет.
- Вы по каким делам здесь в командировке?
- Я не по делам и не в командировке. Я отдыхаю здесь.
- Отдыхаете?!
- Вы удивлены? Впрочем, вы удивитесь еще больше, - так же неторопливо и
все еще будто с неохотою продолжил он, - если я скажу вам, что вот уже
пятнадцать с лишним лет, - он чуть подумал, как бы прикидывая, верна ли
названная им цифра, - да, пятнадцать с лишним лет подряд я каждый год
провожу свой отпуск в этом городе. Родных у меня здесь нет, отдыхать, сами
понимаете, негде, а вот приезжаю. Вы спросите почему? Что за причина?
Причина есть, конечно, но что о ней говорить! Она личная и вряд ли
кому-нибудь будет интересна.
- Отчего же, - возразил я. - Я с удовольствием послушаю, тем более
что-нибудь связанное с войной.
- И с войной, и после... да стоит ли? Я никогда и никому не
рассказывал, но если у вас есть желание...
- Конечно, - подтвердил я.
- Только не здесь, не среди этого шума и чада. Вернемся в номер, и если
у вас по-прежнему будет желание...
- Разумеется, - снова подтвердил я.
Я давно заметил, и заметил это прежде всего по себе, что чужая жизнь
всегда интересна людям; я люблю слушать, особенно про войну. Чувства,
которые пережили люди в те годы, наверное, неповторимы; но вместе с тем
каждый раз, когда я слушаю рассказ старого военного, мне кажется, что я
понимаю, что испытывал он в разные минуты боя, и именно это, что понимаю и
как бы сопереживаю с ним, это всегда оставляет в душе приятный и
неизгладимый след. "Ну что ж, будет неплохой вечер", - про себя говорю я,
глядя на Евгения Ивановича и все более убеждаясь в том, что, должно быть,
что-то интересное и чрезвычайное было в жизни этого человека. Но то, что
услышал я, когда мы, придя в номер, устроились в креслах друг против друга у
полуоткрытой балконной двери, превзошло все ожидания и предположения; мне и
теперь кажется, что я не просто слушал и смотрел на Евгения Ивановича, но
словно сам принимал участие в тех событиях, о которых рассказывал он. Мы
сидели так, что я хорошо видел его лицо, которое сначала было освещено еще
ярким предзакатным уличным светом, а потом, когда стемнело, - и люстрой, и
зажженной за моею спиной на письменном столе голубою настольною лампой; я
видел его глаза, руки, которые он большей частью держал на коленях, то
сцепив пальцы, то просто положив ладонь на ладонь; в голосе его не было
особенной взволнованности, он говорил ровно и даже как будто спокойно, но за
каждым словом чувствовалась большая наболевшая правда. Он рассказывал все
так, что ни о чем не нужно было дополнительно расспрашивать, и за весь вечер
я, кажется, не произнес ни одного звука, слушая Евгения Ивановича.

ЧАС ПЕРВЫЙ