"Александр Амзин. Письмо из Жезказгана" - читать интересную книгу автора

мной и моей волей. С тех пор я не постарел, и не стал шире; я просто
проспал тот момент, когда все меняли свою силу на купленные в книжном
магазине мысли - и потому говорю, что на перроне сохранились, хотя и не
работают, автоматы для продажи газировки - три копейки вода с сиропом,
копейка - без сиропа; я вырос в месте, где стояли два таких автомата,
продавали единственный в городе лаваш (и притом - вкусный!), где бетонная
тропинка не задевала лиственниц, а автобус разворачивался полукругом,
потому что это была конечная остановка известного мира.



Я очень беспокоюсь о том, что болтаю без умолку, и до сих пор не назвал
тебя колдуньей, ведьмочкой (а раньше, говорят, можно было писать
"ведьмачка", что я с удовольствием и делаю), и не спросил, по нашему
молчаливому уговору, как у тебя дела. Я не забыл твоего лица, для меня это
очень хорошо; я не могу сказать даже, какого роста мои приятели, а мы с
ними по десять лет знакомы, и я никогда не думал, что если макушка
находится напротив глаз, то это значит, что человек ниже; соответственно,
наоборот. А твоё лицо я вижу.
Часто - почему-то в окне. Символ ожидания? Hет, просто зная твоё
любопытство, сложно представить тебя в серой комнате, например, и с
фонариком, освещающим голые бетонные стены. Видишь, я всё говорю про этот
фонарик с батарейкой-инвалидом, сейчас я ещё скажу про то, как носится за
окном ветер, и круг замкнётся. Я снова не спрошу, как они, эти самые дела,
и что там бывает - самые обычные, обыденные мелочи - всякие новые рецепты,
занятия фэн-шуй и покупка комплекта пакетов для пылесоса и юридическая
консультация между пятью минутами здоровой жизни и семью минутами на сборы
в докторантуру. Как я тоскую по этому шквалу телефонных звонков! Мне
хочется, ужасно хочется войти в какой-нибудь огромный магазин, вроде тех,
в которых можно заблудиться, и которые чуть ли не нанимают постовых, и
идти по отделу, скажем, канцелярских товаров, считая скрепки и хохоча.



Я такой, каким меня унесло в Жезказган. Со всеми этими искорками, из-за
которых я теперь пишу вслепую, пытаясь нащупать батарейный отсек. Fiat
lux, единственная, я произношу это не как напыщенный болван, а тихо и с
самодельной гордостью, достойной лучшего применения.



Когда поднимался вот такой, как сейчас, ветер, лиственницы махали
своими мягкими лапами и кричали мне "Беги, мальчик!", и я бежал, нёсся по
бетонной тропинке, пока хватало сил. В моём маленьком черепе только
звенела единственная мысль: остаться самим собой, стоя ногами на этой
земле. Кто умеет ухватиться за куст полыни и выдернуть его, облив свои
руки горьким ароматом, тот может стоять ногами на земле, на песке или на
перроне, ища рядового из третьего пехотного, который побежал за водкой и
сосисками.