"Песах Амнуэль. Невиновен" - читать интересную книгу автора

потому что я ничего не делаю, только жду. Когда ученый работает над
интересной проблемой, будь то генетический код или водородная бомба, когда
он не спит ночами и почти не ест, он думает не об ответственности, а о
том, что мешает ему завершить исследования. Мне, например, мешали
технические трудности. Легко сказать - давайте вместо двадцати или
тридцати забросов на восемьсот миллионов лет совершим один на шестнадцать
или двадцать четыре миллиарда. А техника подводит. Пришлось просить фонды
на технические доводки, на это ушло время, но даром я его не потерял.
Завершил цикл теоретических исследований метода прыжка, хронодинамики
оценили его по достоинству. На мои работы ссылались, и хоть бы кто
заикнулся о том, на что намекал Миллер. Интерес к истине - вот что движет
ученым. В конце концов, что важнее: ответственность перед людьми или перед
истиной?
Три года я готовил опыт, который продолжался три минуты. Меня могли
перегнать в Московском институте времени и даже в Калифорнийском
технологическом - экспериментальная база там лучше нашей. Но
Профессиональная этика не позволила коллегам обойти меня. Я был автором
идеи, я должен был ее осуществить.
Работа была адова. Сорок человек - совсем немного. Теперь я и сам
хотел бы иметь не лабораторию, а институт. Но получить кадры оказалось
сложнее, чем аппаратуру. Пришлось обходиться своими силами. Изредка та
половина моего мозга, что всегда бодрствует, замечала признаки грозы:
Миллер выступал в печати с публицистическими статьями, нашел сторонников в
Пагуошском комитете. Работать мне пока не мешали. Инее обладала чутьем
получше моего и уверяла, что долго так продолжаться не может: не бывает
так, чтобы никто не мешал работать. Нужно скорее провести опыт. И для
пользы дела лучше, чтобы я сам... Есть, конечно, разница - отправляться в
гости к динозаврам, которые видны лишь на экране, или туда, где нет ни
времени, ни пространства, ни Рагозина-Леннера с их запретом... Но Инее
меня убедила. И когда совет попечителей обсуждал кандидатуру водителя, я
довольно твердым голосом сказал, что пойду сам. Имею все основания и
права. На здоровье не жалуюсь. И так далее. Никто не возразил.
Вот, собственно, и все. Об эксперименте рассказывать нечего.
Облепленный датчиками, я не мог и пошевелиться, все делала автоматика.
Заброс прошел без замечаний. Я услышал двойной хлопок - старт и финиш - и
сразу понял, что нахожусь в коконе. Ни один прибор, вынесенный за борт, не
работал. Точнее, все стрелки стояли на нулях. Было абсолютно темно. Не
потому что за бортом была пустота, но там не было времени и пространства
и, следовательно, не существовало самого понятия "за бортом". Материя в
какой-то непознанной пока форме. Я подумал тогда, что после моего
возвращения эта форма перестанет быть непознанной.
Через три минуты автоматика сработала, и я вернулся. Вернулся, чтобы
угодить в руки комиссара полиции, предъявившего мне обвинение в преступной
безответственности.
Впервые в жизни я был взбешен. И не в том дело, что вернулся я,
оказывается, не через три минуты, а через четыре года, и не в том дело,
что за это время Пагуошский комитет добился-таки своего и все работы по
моей теме закрыли, сотрудников разогнали, а меня ославили как опасного
маньяка, играющего судьбами мира. Дело в том, что Инее ушла к Миллеру, к
этому ничтожеству! Все-таки личное несчастье переносится гораздо тяжелее,