"Песах Амнуэль. Дойти до Шхема" - читать интересную книгу автора

линии, но в момент решения возникнет и вторая линия - где вы действительно
начали осуществлять задуманное. Господин Ронинсон, что же вы надумали
сотворить с землей Израиля? И что вы сотворили с этой землей в том
альтернативном мире, где вам удалось выполнить решение?
Ронинсон глубоко вздохнул. Снял шляпу, положил ее на стол, вытащил из
кармана брюк сложенный вчетверо носовой платок, расправил его и вытер
вспотевший затылок. Все это он проделал медленно, то ли обдумывая ответ,
то ли, как решил Донат, следивший за посетителем с нараставшим
раздражением, вовсе не зная, что ответить.
- Ничего особенного, - сказал Ронинсон. - Я не хочу, чтобы вы знали
это до окончания сеанса. Опыт должен быть чистым, верно? В моем кармане
запечатанный конверт, где я описал все, что намеревался сделать. Мы
вскроем конверт после того, как я побываю в том мире, который, по вашему
мнению, возник в тот момент, когда я решил...
- Послушайте, - не выдержал Донат, - что вы все время повторяете "по
вашему мнению"? Давайте приступим. В конце концов, вы отправитесь в мир
вашего решения, а не моего, я там не могу побывать никак, поскольку даже
не знаю о содержании...
- Именно потому я и не говорю вам о нем - чтобы вы не помешали мне
там выполнить задуманное.
В логике Ронинсону отказать было трудно. Снять кипу он отказался
наотрез, и Донату пришлось использовать метод косвенного воздействия,
который обычно не давал гарантии. Альфа-ритм Ронинсона прекрасно подходил
для восприятия излучения Штейнберга, но надежней было бы, конечно,
наклеить электроды на макушку.
Все дальнейшее представилось Донату сюрреалистическим кошмаром,
фильмом ужасов.
Ронинсон с видимым удовольствием сел в невидимое перекрестье лучей
Штейнберга и отбыл в свой альтернативный мир с загадочной улыбкой на
губах. Сеанс был рассчитан на десять минут реального времени - сколько
субъективного времени пройдет для Ронинсона в том мире, где он окажется,
зависело исключительно от его воли, желания и психофизической подготовки.
Обычно никто не задерживался "там" более чем на сутки - даже если
альтернативный мир оказывался как две капли воды подобен этому.
Через две минуты - Бродецки следил по лабораторным часам - черты лица
Ронинсона начали неуловимо меняться. Исчезла улыбка, меж бровей легла
морщина, придавшая лицу выражение мрачной уверенности. Губы крепко
сжались. Телеметрия показала, что сердце Ронинсона бьется все чаще, это
случалось со многими и обычно проходило бесследно. Донат продолжал
следить, готовый в любое мгновение прервать сеанс.
И не успел.
Тело Ронинсона вдруг подпрыгнуло, будто его ударили снизу, и на пол
потекла красная струйка. Глаза широко раскрылись, но взгляд был пуст. Из
горла вырвался хрип, после чего на краях губ появилась кровь. Ронинсон
наклонился вперед и упал с кресла на пол, лицом вниз, и на спине у него,
под левой лопаткой, растекалось пятно, более черное, чем чернота костюма,
и Донат, потерявший всякую способность соображать, точно знал, тем не
менее, что это - кровь.
Наверно, он закричал. Сам он потом не мог дать вразумительного
описания ни своего поведения, ни своих мыслей. Скорее всего, издав вопль,