"Песах Амнуэль. Высшая мера" - читать интересную книгу автора

должности. Однажды пришел к нему на прием некто, чью очередь на квартиру
Амлинский продал за сумму, которую отказался нам назвать.
Пришедший не стал разговаривать, только посмотрел исподлобья и пошел
из кабинета. На пороге обернулся - как ворон - и сказал: "Не будет тебе
житья. За всех ответишь. Сердца у тебя нет. Теперь будет."
Амлинский почувствовал свое сердце в тот же день. Прихватило здорово.
Врачи ничего не обнаружили - совершенно здоровый мотор. Но с того дня
болело страшно, до потери сознания. Амлинский бросился искать посетителя,
но оказалось, что тот уехал в неизвестном направлении. С семьей -
престарелой матерью и женой-инвалидом. Объявить всесоюзный розыск? Не
решился.
Так он и жил последние десять лет: ждал приступа как кары небесной. С
поста ушел. Работал счетоводом, едва дотянул до пенсии. Приехал к нам,
рассказал. Мы-то понимали, что старик говорил правду. Но что могли
сделать? Если бы знать, кто... А так... Честно говоря, мне было его жаль,
хотя даже по рассказу чувствовалось, что сволочь он изрядная.
Судьба Амлинского меня не вдохновляла. Я сел на диван, откинул
голову, расслабился и сразу ощутил в затылочной части присутствие чужого.
Будто тупой иглой слабо царапали по стеклу. Я обхватил голову руками,
погрузил пальцы и нащупал иглу, но она сидела прочно, и чем сильнее я
тянул, тем глубже она увязала. Я оставил свои попытки и замер. Игла начала
пульсировать. Патриот чувствовал мою беспомощность, и играл со мной, как
кот с клубком ниток.
Оставался один выход. Возможность, которую я никогда не использовал.
И даже не думал, что когда-нибудь решусь. Одно дело теория, а другое...
Я мог сделать это в семьдесят восьмом, когда меня выставили из
института сразу после защиты. Я пытался обкатать мою идею на семинаре, и
меня сочли психом. Не сопротивлялся, было противно, я знал, чем кончаются
эти диссидентские штучки. И ушел в непрофильный НИИ, потому что им были
нужны программисты, а не репутации.
Второй раз я собирался попробовать в восемьдесят втором, когда на
меня подали в суд. Сотрудница просила излечить ее от мигреней, и я сделал
это, но попутно обнаружил начинающийся рак желудка. Я предупредил ее,
настоял, чтобы она обратилась к врачам, доблестные хирурги вырезали ей
все, что смогли, и она умерла на столе, а родственники обвинили меня -
видите ли, я напустил на нее порчу. Суд, слава Богу, не принял эту
глупость к рассмотрению.
Тогда я отступал, потому что все обходилось. Может, и сейчас
обойдется?
Я отыскал в шкафу рубашку, не очень долго бывшую в употреблении, и,
надевая, прислушивался к ощущениям - игла в затылке сидела крепко.
Окунувшись в уличную толчею, я думал о том, что вечером нужно будет
созвониться со всеми, кто был вчера на сборе. И на работе сегодня -
никаких массажей и консультаций. Себе дороже.
Зажегся зеленый, и я, с толпой горожан, отягощенных сумками и мыслями
о том, где достать мыло, бросился на противоположную сторону улицы, к
метро. Часы на руки тоненько пискнули - девять часов.
И тут меня схватило опять.