"От имени науки. О суевериях XX века" - читать интересную книгу автора (Мороз Олег)

Чехов и экстрасенсы

Был как-то случай, — рассказывает Годик, — приходит ко мне моя давняя знакомая, спрашивает, не могу ли я свести ее с экстрасенсами, чтобы они полечили ее брата. Брат у нее лежит полгода, какие-то мозговые явления, она каждую ночь не спит, встает к нему по многу раз… Я ей говорю: «Экстрасенс — это такой человек, которого ты найдешь у себя на работе, поспрашивай только сотрудников». Так оно и оказалось. Разыскала она какую-то женщину, приглашает к себе. Та ей говорит: «Не пойду, у меня времени нет, но там — все в порядке». Вот так. И что вы думаете — в первую же ночь после этой беседы брат моей знакомой действительно спал хорошо. Как это объяснить? Экстрасенс подействовал? Самое простое объяснение: моя знакомая и ее брат уже составляют одну связку, стоит ему пошевелиться — она шевелится, так они друг друга раскачивают; а поскольку экстрасенс ее успокоил, она спала уже не так чутко — возможно, брат начинал шевелиться, но не получал с ее стороны подкрепления и в конце концов тоже успокоился. Вот вам и лечение на расстоянии! А вообще много таких баек рассказывают, и в большинстве случаев, как здесь, можно найти какое-то на поверхности лежащее объяснение.

Хорошо бы нам помнить это мудрое правило: прежде чем верить байкам о всяческих «чудесах», стоит осмотреться — нет ли простого объяснения для этих «чудес»?

Помните, как у Чехова в рассказе «Следователь»?

Следователь и врач едут на вскрытие. По дороге завязывается разговор о том о сем. Из обычных дорожных разговоров.

Знакомый мотив: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам».

Кто ж возражает, в природе действительно много загадочного и непонятного. Вот только понимают под загадочным и непонятным разные люди разное.

Следователь рассказывает о некой молодой женщине, которая предсказала день своей смерти и умерла именно в этот день «без всякой видимой причины».

Как это похоже на наши нынешние разговоры. Кто-нибудь что-нибудь этакое расскажет… Что хочешь, то и думай.

Реакция доктора на рассказ следователя — какая-то вялая и нелюбопытная:

«— Нет действия без причины, — сказал доктор. — Есть смерть, значит, есть и причина. А что касается предсказания, то ведь тут мало диковинного. Все наши дамы и бабы обладают даром пророчества и предчувствия».

Когда были выговорены эти слова? Впервые рассказ «Следователь» Чехов напечатал в «Петербургской газете» в мае 1887 года. Сотня лет миновала.

Следователь решительно отрицает принадлежность его знакомой к распространенному типу пророчествующих «дам и баб»:

«— Так-то так, но моя дама, доктор, совсем особенная. В ее предсказании и смерти не было ничего ни бабьего, ни дамского. Молодая женщина, здоровая, умница, без всяких предрассудков. У нее были такие умные, ясные, честные глаза; лицо открытое, с легкой, чисто русской усмешечкой во взгляде и на губах. Дамского, или бабьего, если хотите, в ней было только одно — красота. Вся стройная, грациозная, как вот эта береза, волоса удивительные! Чтобы она не оставалась для вас непонятной, прибавлю еще, что это был человек, полный самой заразительной веселости, беспечности и того умного, хорошего легкомыслия, которое бывает только у мыслящих, простодушных, веселых людей. Может ли тут быть речь о мистицизме, спиритизме, даре предчувствия или о чем-нибудь подобном? Над всем этим она смеялась».

Замечательно в этом разговоре, что оба спутника — и доктор, и следователь, — будучи людьми интеллигентными, как видим, безоговорочно выносят за рамки обсуждения «мистицизм, спиритизм, дар предчувствия» и прочие чудеса.

Однако есть между ними разница: теряясь в догадках, как это могло быть, следователь тем не менее уверен, что все так и было, как он рассказывает; доктор же ни секунды не верит самому факту смерти «без всякой видимой причины».

«Размышляя, доктор поглядел на небо.

— Надо было бы вскрыть ее, — сказал он.

— Зачем?

— А затем, чтобы узнать причину смерти. Не от предсказания же своего она умерла. Отравилась, по всей вероятности».

Странно, что такая простая мысль не приходила следователю в голову. Из дальнейшего его рассказа выясняется, что у молодой женщины были нелады с мужем, что вскоре после женитьбы он ей изменил и она об этом узнала. Теперь следователем становится доктор:

«— А что раньше было, измена мужа или появление идеи о смерти?»

Выясняется — измена. О смерти жена заговорила как раз вскоре после того случая, хотя и вне связи с ним. Клубок начинает распутываться. Довольно нехитрый клубок.

Оказывается, женщина ждала ребенка. Приняв решение оборвать свою жизнь и не желая убивать его вместе с собой, она и наметила срок своей смерти, сообразуясь со сроком предполагаемых родов. К тому времени об измене мужа все успели забыть, тем более что жена давно уж его «простила»…

Эта простая и естественная версия поражает следователя, как удар грома. Оказывается, речь идет о его жене. Он тот самый муж… Убийца…

«Следователь… то пожимал плечами, то хватал себя за голову. Он то садился в экипаж, то шел пешком. Новая мысль, сообщенная ему доктором, казалось, ошеломила его, отравила; он растерялся, ослабел душой и телом…»

Невинный светский разговор о чудесах оборачивается трагедией.

Впрочем, чаще у Чехова при обращении к подобным темам над трагедией берет верх ирония. В рассказе «Тайна» загадочное и непонятное предстает в образе некоего Федюкова, которого никто никогда не видел, но который тем не менее всякий праздник аккуратно расписывается на листе визитеров в передней действительного статского советника Навагина.

И опять мы слышим знакомые слова — насчет многого, не снившегося нашим мудрецам.

«— … В природе очень много сверхъестественного, чего никогда не постигнет наш слабый ум!» — говорит мадам Навагина, когда узнает про таинственного Федюкова.

Мадам Навагина занимается спиритизмом и все таинственное сводит к проявлению духов. Мало-помалу и супруг ее, будучи не в силах объяснить, откуда берутся федюковские завитушки и закорючки, начинает склоняться к этой точке зрения.

«Навагин был свободен от предрассудков, но занимавшее его явление было так таинственно, что поневоле в его голову полезла всякая чертовщина. Весь вечер он думал… что Федюков есть дух какого-нибудь давно умершего чиновника, прогнанного со службы предками Навагина, а теперь мстящего потомку; быть может, это родственник какого-нибудь канцеляриста, уволенного самим Навагиным, или девицы, соблазненной им…»

В конце концов действительный статский советник окончательно изменяет своим материалистическим принципам.

«…Он поборол свое скептическое самолюбие и, войдя к жене, сказал глухо:

— Зина, вызови Федюкова!»

Далее происходит спиритический сеанс, осуществляемый при помощи картонного листа и блюдечка. Дух Федюкова, вызываемый мадам Навагиной, является без задержки.

«— Что тебе нужно? — спросил Навагин.

— Кайся… — ответило блюдечко… Навагин долго беседовал с Федюковым, потом вызывал Наполеона, Ганнибала, Аскоченского, свою тетку Клавдию Захаровну, и все они давали ему короткие, но верные и полные глубокого смысла ответы».

Теперь уж и Навагин включается в знакомый нам хор философствующих по поводу узости человеческого ума.

«После этого он каждый день занимался спиритизмом и в присутствии объяснял чиновникам, что в природе вообще очень много сверхъестественного, чудесного, на что нашим ученым давно следовало бы обратить внимание… Медиумизм, бишопизм, спиритизм, четвертое измерение и прочие туманы овладели им совершенно, так что по целым дням он, к великому удовольствию своей супруги, читал спиритические книги или же занимался блюдечком, столоверчениями и толкованием сверхъестественных явлений».

Само собой разумеется, что со временем и тайна Федюкова раскрылась простым и естественным образом. Он оказался не духом, а вполне реальным человеком, дьячком, приходившим по праздникам в свите приходского священника «с крестом». Расписываться на листе визитеров ему не полагалось (потому никто и не подозревал его в этом), но очень уж он любил свою красивую роспись…

Таким вот тривиальным образом заканчивается и эта загадочная история.

Остается, правда, вопрос: как же все-таки предчувствуют и предсказывают «дамы и бабы»? И как во время спиритического сеанса удается вызвать дух Наполеона? Чехов не снисходит до ответа. Не находит этот разговор заслуживающим внимания.

Это как сейчас после очередной сенсации с какими-нибудь хирургами, без ножа запускающими руку в живот по локоть. Тоже спрашивают: «Все-таки — как? Ведь люди видели: рана была разверста, и кровь текла, и что-то оттуда извлекалось…» О том, что иные люди видят и слышат, что они чувствуют и предчувствуют, разговор особый, несколько отличающийся от разговора, что происходит на самом деле.