"Павел Амнуэль, Роман Леонидов. Только один старт" - читать интересную книгу автора

Галановым об "Икаре", и он отдал фотограммы на экспертизу своим
космореставраторам. Дел у Галанова по горло, идет подготовка новой серии
зондов, но он непременно хочет увидеться с вами...
Утром следующего дня мы встретились - я и Галанов.
Разговор как-то сразу удался. Возможно, это произошло благодаря особому
свойству галановского характера: он умел говорить со всеми. Отчасти это
объяснялось возрастом: конструктору солнечных зондов было тогда шестнадцать
лет, он почти с детской непосредственностью находил общий язык с любым
собеседником. Иногда я думаю, что могло произойти, окажись Галанов другим
человеком. Он мог играючи разбить мои шаткие версии и снисходительно
пожелать удачи в будущих начинаниях.
Выслушав мой рассказ о судьбе Вершинина, конструктор сказал:
- Я подхожу со своей точки зрения. Мои зонды никогда не сталкивались с
подобным явлением, но я знаком с конструкцией "Икара", и не думаю, что это
была ошибка аппаратуры или наблюдателя.
- Не правда ли, выбросы очень похожи на лазерные сигналы?
- Вероятно, - согласился Галанов. - Мы это выясним, когда найдем останки
"Икара". Найти следы спутника спустя сто лет трудно, но возможно. Сейчас, с
новыми зондами, я могу это проделать.
В таком свете картина поиска предстала передо мной впервые. Какой же
чувствительности должна быть аппаратура зондов, если она способна
регистрировать остаточные эффекты в бурлящих слоях фотосферы спустя такой
долгий срок!
- Если выбросы, замеченные Вершининым, - лазерные сигналы, то нельзя ли
говорить о гибели в Солнце космолета?
- О гибели? - переспросил Галанов. - Выбросы, судя по фотограммам, не
изменили положения и интенсивности за несколько суток наблюдения. Аппаратов,
которые могли бы продержаться в Солнце так долго, в ваше время не было, а
выбросы подобного типа могут быть только искусственного происхождения. Это
пришелец, Юлий Александрович.
Все было просто у Галанова! Пришелец - такая версия пришла бы мне в
голову в последнюю очередь. И я сейчас, несмотря на уверенность
конструктора, был убежден, что он ошибается. Я просто не привык подходить к
гипотезе внеземного происхождения космических объектов как к равноправной
альтернативе и учитывать ее во всех выводах. Таков был путь науки моего
времени, никогда не сталкивавшейся с явными следами деятельности чужого
разума. Для Галанова такой преграды в мышлении не существовало.
Мы договорились съездить на следующий день на завод, где изготовлялись
покрытия теплозащиты для зондов, но я не поехал: вечером меня вызвала по
голоскопу Скляревская. Это была первая счастливая случайность за время
поиска. Лидия обнаружила письма Вершинина к Вере, посланные с "Икара"
незадолго до гибели.
Я впервые реально увидел свое преимущество перед любым историком новой
эпохи. Письма оказались на редкость скупы, но за каждым словом я угадывал
чувство. Они были знакомы мне, чувства моего современника.
У меня уже успел сложиться определенный образ Вершинина, когда я начал
знакомиться с его биографией: ученый "без страха и упрека", он отличался от
Лозанова в фильме лишь профессией. Но теперь, в письмах, передо мной
предстал совсем другой человек: сомневающийся, даже робкий.
"Я не опубликую этого, - писал Вершинин, - потому что не уверен.