"Андрей Амальрик. СССР и Запад в одной лодке (сборник статей)" - читать интересную книгу автора

вообще спереди сняли номер. Знакомый рассказывал мне, что как-то за ним
ездила машина с разными номерами спереди и сзади. Расплачиваясь с таксистом,
я сказал: "Вдобавок к этому рублю вы получите еще и развлечение - сейчас вас
будут допрашивать, о чем мы тут говорили".
За Рубиным, когда он вышел от меня, слежки не было. Когда приехала
Гюзель, она сказала, что и за ней никто не следил. Но стоило ей теперь выйти
в магазин, как тут же появился хвост. Возле дома дежурили две машины: на
улице и во дворе, в каждой четверо-пятеро человек. Гюзель стала свидетелем
странной сцены: на нашу улицу въехала большая машина с иностранным номером
и, остановившись впритык к машине гебистов, включила полный свет. Осветились
их бледные лица, они засуетились лихорадочно. Машина тут же дала задний ход,
развернулась и уехала. Скорее всего кто-то и заехал для того, чтобы
развернуться, но вышло довольно комично.
Машины дежурили всю ночь, мы утешали себя мыслью, что хотя и нам не
очень приятно в осажденном доме, им, должно быть, еще хуже в душной,
прокуренной машине. Гюзель видела, впрочем, как в гастрономе, ходя за ней по
пятам, один из них успел купить бутылку водки.
На следующий день, накануне съезда, мы решили уехать из Москвы, чтоб
нас оставили в покое.
Поздно вечером позвонил Андрей Дмитриевич Сахаров и спросил, не смогу
ли я завтра заехать к нему. Я обещал, но вообще немного побаивался, не
подстроят ли провокацию по дороге. Я не исключал, что такая плотная слежка
установлена на случай наших возможных совместных действий перед съездом.
Теперь я думаю, правда, что скорее боялись каких-то моих шагов в связи с
намерением выехать в Голландию и США.
Утром Андрей Дмитриевич позвонил, что, быть может, не стоит "искушать
судьбу", и прочитал обращение об амнистии политзаключенных, которое он
предлагал сделать в связи с открытием съезда. В середине нас прервали,
однако через несколько минут ему удалось дозвониться и, хоть голос звучал
еле-еле, мы благополучно закончили разговор.
Во второй половине дня я позвонил в приемную КГБ. Никто не отвечал.
Тогда я позвонил начальнику приемной, снова повторил, что их сотрудники
угрожали мне. Тот первым делом спрашивает: "Кто дал вам мой телефон?" - и
продолжает в том духе, что надо, мол, проверить, кто кому угрожал. Я
ответил: "Я и хочу проверить, я, во всяком случае, им не угрожал, и
проверяйте быстрей - сегодня вечером или завтра утром мы уезжаем из Москвы".
В этот день, 23 февраля, если мы ехали на такси, за нами впритык шла
машина, если шли пешком - несколько человек, но машины останавливались на
некотором расстоянии и к нам никто не подходил и ничего не говорил. Арбат
выглядел, как улица в оккупированном городе: на каждом шагу милицейские и
военные патрули и фигуры в штатском довольно недвусмысленные, полно
служебных машин. Гюзель зашла в охотничий магазин рядом с нашим домом купить
рюкзак - вместо привычных продавщиц за прилавком незнакомые мужчины, такой
же сидит за кассой.
Вечером, нагрузившись книгами и продуктами - даже молоко приходится
теперь возить с собой в деревню, - мы отправились на Киевский вокзал. В
поезде, в конце вагона, виднелись те же самые лица, я сел к ним спиной.
Однако в Ворсино никто из них за нами не вышел.
До нашего поселка идти километра полтора, частью темным перелеском. По
счастью, с поезда сошло много народу - шли группами. Нас насторожило