"Жоржи Амаду. Чудо в Пираньясе" - читать интересную книгу автора

успехом и спросом), случайно оказался на празднике, где пел под гармонику
свои песни, и в гостеприимной постели на груди смуглянки, где отдыхал от
трудов праведных. Но, как бы то ни было, он встретился с убийцей лицом к
лицу, одетый в женскую ночную рубашку, а точнее - в коротенькую сорочку Сабо
розового цвета.
Поэт Убалдо Кападосио был красавцем-мужчиной, разбившим не одно женское
сердце. Высокий, стройный, сильный, с бронзовой кожей, непокорными кудрями,
белозубой улыбкой и хорошо подвешенным языком: он пересыпал свою речь
меткими словами, изысканными выражениями, и где бы он ни появлялся, тут же
завязывался непринужденный разговор. На просторах сертанов Баии и Сержипи,
где обычно бродил Убалдо со своим чемоданчиком, гармоникой и гитарой, все
его знали и любили. За ним приходили издалека, чтобы пригласить на крестины,
свадьбу или велорио: никто лучше него не мог придумать здравицу в честь
новобрачных или рассказать историю на ночном бдении, которая заставила бы
плакать или смеяться даже покойника. И это не метафора, такой случай был на
самом деле, есть живые свидетели, которые могут все подтвердить. Я назову
только два имени: художник Калазанс Нету и поэт Флорисвалдо Матос. Оба
своими глазами видели, как покойный Аристобулу Негритуди расхохотался лежа в
гробу, мертвее некуда, когда услышал рассказ Убалдо Кападосио о том, как в
Марагожипи появился кит. Еще там был художник Карибэ, но разве можно верить
этому неисправимому вруну? По его словам, Негритуди не только рассмеялся, но
и добавил одну деталь (непристойную) к рассказу Кападосио. Но знающие люди
говорят, что эти сальности - выдумка самого Карибэ, человека сомнительной
репутации, поскольку Аристобулу, несмотря на все свое тщеславие, не стал бы
влезать в чужой рассказ. Такой деликатный покойник.
А уж на праздниках Кападосио просто не было равных: в руках гармоника,
голос с хрипотцой, смягченный глотком кашасы, томный взор с мольбой -
устоять невозможно. О нем вздыхали, ему клялись в любви одинокие и замужние,
любовницы и невесты и вереницы безутешных вдов. Кападосио как человек
великодушный считал, что утешать вдовушек - его обязанность. Вздохи были
глубокими, клятвы - жаркими, но были также угрозы и обещания отомстить.
Только поэт был не робкого десятка и не любил отступать.
Бродяга по природе, Кападосио, тем не менее обзавелся домом и семейным
очагом - вернее, домами и очагами - как в Баие, так и в Сержипи. Красавец и
поэт, представляете? Десятки женщин, и все такие верные, преданные. И ни с
одной он не порвал отношений (кроме Браулии, ах, эта Браулия, Боже мой...),
никого не обидел, не бросил. Они сами уходили от него, неблагодарные, да еще
кричали про обман и предательство, когда узнавали о существовании других,
многих других, как будто странствующий поэт, оторванный от дома неделями,
месяцами, может хранить верность. Но ни разу Кападосио не расстался с
женщиной по собственной инициативе, а когда очередная возлюбленная бросала
его, он был безутешен и переживал так, словно потерял единственную женщину в
своей жизни. Их было много, но каждая была единственной, и кто не понимает
этого, тот ничего не знает о странностях любви. Почему они предавали его, к
чему этот непримиримый эгоизм, если у него, Убалдо Кападосио, с избытком
хватало сил, решимости и изобретательности, чтобы удовлетворить потребность
каждой в любви и постели? И сколько еще оставалось! Но некоторые женщины
привыкали и оставались навсегда. Поэтому к тридцати двум годам, когда
произошло чудо в Пираньясе, Убалдо Кападосио содержал три семьи продажей
своих книжек, гармоникой и гитарой, голосом с хрипотцой и стихами, плохими