"Ал.Алтаев (Маргарита Ямщикова). Гроза на Москве " - читать интересную книгу автора

Она оперлась головою о косяк и застыла.
Внизу, в траве, ковал кузнечик; в кустах зашевелилась и пискнула
птичка; где-то тихо и жалобно тявкала собачонка; шелестели листья деревьев
тихо и жутко-тревожно, и ветки рябины казались черными,
призрачно-таинственными; а вверху плыл золотой рожок месяца.
И вдруг внизу распахнулось окошко, и в темноту и тишь ворвались дикие
крики, визг, вой, грохот, безумие дикого, буйного веселья. Слышно было,
как звенели накры*, и заливались сурьмы, и дребезжали гусельки звончаты;
слышались взвизгивания пьяных голосов и дробное притоптывание множества
ног. Вырывались звуки бесшабашной песни:

Кума тарара,
Не съезжай со двора!
Съедешь, потужишь,
Домой не угодишь!
_______________
* Н а к р ы - бубны.

Голоса неслись из покоев царя. Мария схватила постельницу за руку.
- На что ты глядишь, государыня? Дай закрою окошко!
- Что там, Васильевна, у государя в хоромах?
- Пирует государь, тешиться изволит - знамо что, матушка-царица.
Еще и месяца нет, как была свадьба, и царь уже пировал без нее, а
она, которую он выбрал одну во всем свете, сидела одиноко в темной
опочивальне.
Мария оглянулась, посмотрела на пышный большой наряд, разложенный на
скамье к завтрашнему дню. Она так обдумывала его еще час тому назад, так
заботливо выбирала летник, шубку, головной убор - корону с платком -
затейной работы и красоты несказанной, и вдруг все стало ей тошно, немило.
Опочивальня точно тонула в полумраке. Тускло светил фонарь; тускло
светили лампады перед иконами в дорогих окладах. Было грустно, было
невыносимо грустно и одиноко на душе.
Внизу, совсем близко, послышался смех. Мужской голос говорил:
- Иди, смиренница, иди, перед его царскою милостью попляшешь...
Прозвучал женский смех и оклик:
- Иду, окаянный! И куда только, на ночь глядя, тащишь, бесстыжие твои
глаза?
Мария захлопнула окно и задернула занавес. Она вся затрепетала от
душевной боли, обиды и негодования и сказала упавшим голосом:
- Разуй меня, Васильевна.
Постельница взяла протянутую ей маленькую ножку в шитом жемчугом
сапожке, и царица вдруг топнула этой ножкой и закричала высоким, дрожащим
от злости голосом:
- И я хочу на тот пир, Васильевна! И я плясать умею, да еще как
плясать-то!
И, подняв руку, вся изогнулась она и приготовилась плясать, заливаясь
злым, болезненным смехом.
Блохина с ужасом схватила ее за руки.
- С нами крестная сила, матушка-царица, с нами крестная сила! Экий
срам-то... И от Бога грех перед Божьими иконами благочестивой царице